Беру с тумбочки будильник, перекидываю через плечо пуховое одеяло и ухожу из спальни, закрыв за собой дверь. Ложиться на те полтора часа, которые остались до сигнала будильника, бессмысленно, но, с другой стороны, что мне еще делать? Я вдруг понимаю, что мне разонравился мой дом, и не из-за журналистов на улице. Мне вообще перестало нравиться здесь с тех пор, как отсюда ушел Скотт. Теперь это дом воспоминаний. В нем нет жизни. Хотя я не знаю, умер ли он совсем или просто затаился и чего-то ждет.
Пересекаю узенькую лестничную площадку, направляясь ко второй спальне – спальне Сэма. Вхожу и полной грудью вдыхаю застоявшийся воздух: мне хочется верить, что комната еще сохранила его запах. Но нет, никакого намека на то, что тут когда-то жил мой мальчик. Ставлю будильник на низенький столик у его кроватки, забираюсь в нее – она короткая, для малыша, так что мне приходится свернуться калачиком – и подтыкаю вокруг себя большое двуспальное одеяло. Только угнездившись под ним, я понимаю, до чего замерзла. Одеяло еще холодное на ощупь. Жаль, что у меня нет здесь грелки или электрического одеяла… или кого-нибудь под боком, большого и теплого, чтобы прижаться животом к его спине, согреть об него ледяные ноги.
Постепенно, уже перед самым будильником, я все же забываюсь тревожным неглубоким сном. Вырванная из него звонком, не сразу понимаю, где я и что случилось, пока не вспоминаю прошлую ночь. И тут же, словно по сигналу, начинает болеть порезанная нога. Не обращая на нее внимания, я сажусь в тесной кроватке, потягиваюсь, разминая затекшую спину, и встаю. Натягиваю на себя рабочую одежду и хромаю вниз, где, оттянув полоску жалюзи, смотрю наружу, в серую утреннюю хмарь. О, радость! Мой фан-клуб в полном сборе. Даже новенькие прибыли. Наверное, слух о ночном происшествии распространился. Придется вызвать такси, чтобы добраться до работы.
Снова жуя размоченные в воде кукурузные хлопья, кляну себя за то, что позвонила вчера Скотту. До чего же унизительно теперь вспоминать, как я распиналась перед ним, умоляя его приехать… Он ведь уже ясно дал мне понять, что у него теперь есть заботы поважнее. Для меня в его сердце больше нет места. С этой Элли у него все серьезно. Наверное, если б речь шла о ней одной, я еще как-нибудь с этим справилась бы, но мысль о том, что у Скотта будет новая семья, прямо-таки гложет меня изнутри. Даже сейчас, стоит мне только подумать об этом, как у меня сводит кишки и перехватывает дыхание. Представляется такая картинка – женщина без лица склоняется над новорожденным младенцем, а на них с восторгом и обожанием смотрит Скотт.