– Воспитанные люди воспитанными остаются везде. А если ты в Баку место в транспорте уступаешь, а в Москве нет, значит, тебя родители плохо воспитали. Значит, ты в Баку только прикидываешься. Правильно я считаю?
Ясень, поражённый до глубины души, кивнул. А Эльчин помолчал и с горечью продолжил:
– Да, мы сами виноваты. Приехали в чужой дом, нас много, и мы не ассимилируем, не вливаемся, не растворяемся. Здесь нечем гордиться. Как у вас говорят: в чужой монастырь со своим уставом не ходят?
Сергей снова кивнул.
– Правильно говорят, очень правильно. Мудрые люди это придумали. А мы пришли именно что со своим уставом. И хотим, чтобы нас приняли. А как вам нас принять, если мы совсем другие и на вас свысока смотрим и за людей не считаем? Вернее, это я не про всех, конечно. Просто ведь едут-то в основном люди… – он поискал слово. – Не нашедшие себя в этой жизни. Без образования, без культуры. Им гордиться нечем, только мнимым превосходством. Как фашисты гордились светлыми волосами и голубыми глазами, так наши гордятся тем, что они не русские. Едут сюда обманывать, воровать, убивать. А получается, что мы в вашем представлении все такие. И ведь не объяснишь, что я учитель, жена – стоматолог, у меня дети по-русски лучше многих москвичей говорят, у них бабушка, моя мать, учительница русского языка, а дед – известный филолог, изучал русскую литературу девятнадцатого века. Только мы ведь все для вас, опять же, как точно вы говорите, одним миром мазаны. На одно лицо. Если кавказец, значит, плохой человек. И упрекать некого, кроме самих себя. Беда… – он снова горько помолчал. – И вот тогда никто не остановился именно потому, что видели, что мать и дети – кавказцы. А Оля… она не такая. Остановилась, подвезла, да ещё и с младшими детьми гуляла, пока Наргиз со старшим в очереди сидела и по кабинетам бегала: ему то снимок делали, то швы накладывали.
Как мне было стыдно, когда я узнал, кто нам помог. Ходил прощения просить. Да разве это что изменит? Я теперь в глаза ей смотреть не могу совсем.
– Не переживайте, она не сердится.
– Она не сердится – я сержусь. Мне стыдно за себя так же, как за свой народ, перед русскими. Передайте ей, пожалуйста, что мы уезжаем и что она помогла мне по-другому посмотреть на жизнь и на дело, которым я теперь занимаюсь. Я понял, что всё надо делать с любовью. Мы с Наргиз решили в Питере такой же магазинчик открыть, как у Оли. И назвать… – он смущённо заулыбался, – назвать хотим… Сначала думали Ольгой, потом решили дочку так назвать, мы девочку ждём, первую, до этого у нас мальчишки только были. А магазин назовём «Цветы моей души». Как вам?