– Нашёл! Нашёл, Серёженька, родненький ты мой! Вот спасибо! – она бросилась их обнимать, не замечая за их спинами гостей.
– К нам гости, бабуль.
– Да? – растерянно всполошилась она. – Конечно, конечно! Здравствуйте! Проходите в дом. У меня там тепло и пироги ещё горячие.
Войдя в ярко освещённые сени, Иван Николаевич остановился на пороге и, смущённо кашлянув, сказал:
– Здравствуйте, Матрёна Ильинична!
Бабушка, побежавшая было накрывать на стол, замерла и медленно повернулась на голос:
– Здравствуйте… – она повела глазами по хорошо освещённому лицу гостя, узнавание вдруг тронуло её губы, и бабушка удивлённо и недоверчиво улыбнулась:
– Ваня? Ваня Орехов?
– Я, Матрёна Ильинична, – Иван Николаевич широко, радостно улыбнулся в ответ, как-то сразу вдруг помолодев.
– Но как? Откуда?! – всплеснула руками бабушка Ольги.
– Я всё вам расскажу, но чуть позже, ладно?
Она внимательно и встревоженно посмотрела на него и кивнула:
– Хорошо, Ваня, конечно, проходи, мой дорогой.
Ольга, ровным счётом ничего не понимавшая, попыталась спросить у Ивана Николаевича, что происходит. Но он лишь многозначительно улыбнулся и повторил другими словами:
– Всё потом, Оленька.
Они все гуськом вошли в большую светлую комнату и расселись у стола. Только Сергея и Ольгу бабушка погнала переодеваться. Отец Ольги, одежду которого за неимением другой выдала Ясеню Матрёна Ильинична, был человеком некрупным, и Сергею пришлось выйти к гостям в виде довольно комичном. Старые, списанные «на дачу» тренировочные заканчивались выше, на середине икр, футболка, тоже давно уже годная только для сельскохозяйственных работ, чересчур плотно облегала торс, а сверху сердобольная бабушка накинула на до костей продрогшего Сергея свой тёплый оренбургский платок.
Лёлька, увидев его выходящим из комнаты, не выдержала и прыснула, улыбнулся по-доброму и Иван Николаевич, его ребята, скромно рассевшиеся вокруг стола, лишь зыркнули быстро, но сдержались. Вообще Сергею показалось, что они смотрят на него с явной симпатией. По-прежнему ничего не понимая, он тоже устроился на свободной табуретке. Рядом, почти прижавшись к нему, села Лёлька.
Павел, тот самый Павел, о котором он столько слышал, но которого увидел только этой страшной ночью возле сарая, сидел, нервно ёрзая на венском стуле и поглядывая на дядю. Тот его ищущий, боязливый взгляд игнорировал, что, очевидно, ещё больше нервировало племянника.
Бабушка, пока внучка с прошлым и будущим внучатым зятем переодевались, накрыла на стол, выставив огромные блюда с пирогами, чашки и самовар. Гости не без удовольствия пробовали угощение, лишь Павлу никто ничего не предлагал. Матрёна Ильинична потянулась было к нему, но Иван Николаевич мягко тронул её за руку с чистой чашкой: