Серёга облапил друга, приподнял его над полом и на весь зал прилётов продекламировал:
– Висит Груша, нельзя скушать!
Когда, отпихнув друга, обнимать Олега начал Павел, Ясень выдал на-гора следующий шедевр:
– Наш Павлуша обнимает Грушу!
Потом подумал немного, отодвинул Рябинина, подхватил чемоданы Олега и закончил:
– Отпихну Павлушу, обниму сам Грушу! Ну, пойдём-ка, Груша, на дворе-то лучше. На улице к тому же вздохнёт уставший Груша.
Олег хохотал, держась руками за онемевшие щёки. Потом застонал и попросил Павла:
– Лунь, уйми ты его! Я помру сейчас от смеха!
– Что значит «уйми»?! – возмутился Ясень. – Нашу песню не задушишь, не убьёшь!
– Я так понимаю, что мой приезд некстати?
– Почему?
– Да потому что ты решил меня уморить ещё здесь, в здании аэропорта. Видимо, хладный труп тебе нужней живого друга.
– Нет, ты посмотри на себя! Ты там занудой, что ли, стал, в этом оплоте капитализма?
– Ясень, ну, правда, уймись! Ты что разошёлся-то? – вступился за Грушина Павел.
– Фу! – с интонациями Карлсона обиделся Сергей. – Вокруг меня одни зануды. С одним я работаю с утра до ночи, плюс дружу. Второго ждал-ждал. Думал, отведу я душу с моим любимым Грушей. А он тоже за-ну-да!
Они дошли уже почти до «Ауди» Павла. Павел тащил волоком ставший ненужным плакат, а Ясень вёз чемоданы, не давая Олегу даже приблизиться к ним. Грушин, счастливый и возбуждённый, на ходу выкладывал последние новости. Примолкший было Ясень, увидев огромную лужу, не высохшую ещё после вчерашнего дождя, не утерпел и выдал:
– Подожди, Павлуша! Обойдём-ка лужу, я немного трушу: а вдруг намочим Грушу. Кстати, милый Груша, как ты находишь суши? Сейчас умнём мы суши, хлебнём саке к тому же – отметим приезд Груши.
– Серёга! – простонал Олег. – Что это было?
– Это? – удивился стихотворец. – Это гимн, это ода, это мадригал в одном флаконе! Я так рад тебе, что чувства мои невозможно передать прозой. Поэтому я перешёл на стихи.
– А-а-а, а то уж я подумал, что ты заболел. Спасибо, конечно, но, может, всё-таки вернёмся к прозе? А то у меня окончательно онемеют щёки, и я не смогу есть твои хвалёные суши. А ещё послушай: от стыда у Груши покраснели уши, пожалей ты уши смеющегося Груши.
Ясень захохотал в голос, чем очень напугал горстку пожилых японских туристов, имевших несчастье грузиться в автобус по соседству с разбушевавшимся стихотворцем. Низкорослые пенсионеры втянули головы в плечики и с ужасом смотрели на русского богатыря, громогласного и весёлого. Друзья с горем пополам погрузились-таки в машину, смеясь и рыдая от хохота попеременно, и отправились праздновать приезд долгожданного Груши. Суши и прочие японские изыски пошли на ура. Про саке Ясень упомянул лишь ради красного словца, пить излишне горячительные напитки в их компании было не принято. В конце праздничного ужина, вполне соответствующего последним гастрономическим веяниям, Олег ностальгически поинтересовался: