Когда я ел, Элоэтти смотрел на меня с великодушной доброжелательностью существа подобравшего бездомного котенка в подворотне. И, кажется, на то, как я жадно поглощаю еду, пялился не только Эгрив. Да-а. У меня запылали уши.
— Хотел спросить, — выпалил я неожиданно для себя самого. — Мы можем поговорить?
— Сейчас? — Элоэтти иронично взглянул на часы, зевнул, а потом решительно кивнул: — Можем. До утра, как я понимаю, оно не подождёт.
Он жестом пригласил меня следовать за собой, выйдя на улицу, поднялся чуть вверх по склону холма к беседке, увитой плющом и, усевшись на широкой скамье, проговорил:
— Итак, что тебя мучает?
От невозможной, недопустимой участливости его голоса у меня перехватило дыхание.
— Почему ты заботишься обо мне, Эгрив? — произнес я совсем не то, что хотел. — Какой тебе в этом прок?
Тишина в ответ. Точнее — долгая пауза. Прислонившись к колонне, поддерживающей купол, я всматривался в едва виднеющееся в темноте лицо медика, понимая, что если он решит солгать, я этого не пойму. Просто не увижу — ближайший фонарь далеко, у самого входа в корпус, да ещё и полускрыт за деревьями. Ветер раскачивал ветви, и тени метались сумасшедшим хороводом, надёжно скрывая настоящее выражение лица ирдалийца.
— По-твоему, нужна серьёзная причина, чтобы помочь мальчишке, попавшему в беду? — прервал он затянувшееся молчание.
— А у меня — беда? — спросил я с вызовом.
— А у тебя — беда. Только гордость мешает тебе попросить о помощи. — Он сказал это так, что спорить с ним расхотелось.
«Я еще не дошёл до такого отчаяния, просить помощи у врага…» — я был уверен, что всего лишь подумал это, но тихий смех Элоэтти разубедил меня.
— Тебя мучает, что с тебя потребуют за свою помощь? Успокойся. Никто не выставит тебе никаких счетов. Мы же не в Торговом Союзе.
— Но…
Он резко встал с места, подошёл вплотную:
— Что тебя мучает на самом деле?
— Мне нужно поговорить с мадам, — решившись, выговорил я. — С ней и Арвидом. И чем раньше — тем лучше. Я понимаю, почему пока не могу встретиться с Фориэ. Но почему вечером меня не пустили к Эль-Эмрана?
Элоэтти несколько секунд молчал. Потом выругался — непривычно тихо.
— Эль-Эмрана — большой ребёнок, — пояснил устало, — пришлось прописать снотворное, чтобы он перестал вредить себе и окружающим. Он сдирал повязки, в кровь расчёсывал подживающие струпы, на чем свет стоит, костерил персонал. И отменять благотворно влияющий на его состояние препарат не стоит, даже если тебе нужно с ним побеседовать. Показать — хоть сейчас. Спящего. Будить не позволю. Если увидишь его живым, тебе станет легче?