Ершов сладко спал, не подозревая о грозивших ему неприятностях. Сегодня они миновали его. Одно было плохо: у «продюсера» были обширные знакомства на побережье, и его переполняла злость от неудачи.
* * *
Подозрительный на вид латинос, передавший боцману пакет, перед самым отходом, насторожил Ершова. Во время разговора боцман пару раз пристально посмотрел в сторону Николая, как бы оценивая его, и отрицательно помотал головой. Латинос явно настаивал, и ничего не добившись, накарябал записку. Груз золота заставил Ершова подозревать всех, он превратился в маньяка. Николай внешне неторопливо спустился в люк, и стремглав понесся к каюте, где жили русские.
— Прокоп Лукич! «Двум Иванам» нужно остаться в городе. Есть работа, — Ершов потащил своего компаньона в угол, где обосновались особо надежные русские «охранники».
— Одевайтесь! Быстро-быстро, — поторопил Двух Иванов Прокоп Лукич.
— Возьмите деньги, — Николай выгреб из кармана почти две сотни долларов, — вещи не берите, руки должны быть свободны. Догоните одного «сутенера»…
— По-русски объясняй, — попросил Прокоп Лукич.
— Я его покажу. Оттащите за склады и узнаете: кто такой, чей он человек, что отдал боцману, кому предназначена записка, откуда узнал про нас. Не успеете вернуться, догоните нас на пароходе, он скоро отходит. Там остались только места люкс, но у вас денег хватит, — Ершов потащил Двух Иванов наверх.
— Этот хлюпик? — удивился старший из охранников, выглянув на секунду из-за палубной постройки.
— Николаич! Может мне остаться с ними? — Прокоп Ильич посмотрел на хищную, блатную походку сутенера и заволновался.
— Нет! Ты сам мне говорил: «робята тертые, „городские“», — процитировал Ершов.
— Так-то оно так, но душегубствовать им не приходилось. Покалечили в драке фабричных, вот и вернулись домой.
— А кто говорил убивать? Когда «разговорите» человечка, свяжите, чтобы до отхода парохода не развязался. Пошли-пошли! Уходит! — прогнал Ершов Двух Иванов.
* * *
Каботажник, следующий в Сиэтл, и принявший русских на свой борт, казался Ершову крайне ненадежным. Штормило, и Николай обнаружил у себя признаки морской болезни, которой никогда ранее не страдал. Прокоп Лукич со своей компанией держался отдельно, как и было оговорено. Николай, на всякий случай, изображал типичного янки, владеющего только родным языком.
Путешествие продлилось целую неделю и вымотало «морского волка» полностью. Последние два дня Николай уже не в силах был заставить себя разминаться, что приравнивалось к болезни. Даже жесткие похмелья после продолжительных встреч с друзьями на родине не могли сбить Ершова с привычного режима. А тут…