— Тазик с цементом?
— Может проще оплатить отпуск на историческую родину?
— Или так, — засмеялся Ершов.
Клячкин тяжело вздохнул и неприязненно покосился на развалившегося в кресле Николая. Тот заметил настроение Сергея, тут же поднял руки и кивнул в сторону Гусева: «А что мол я? Это всё Вовка!»
Хотя именно Клячкин предложил начать войну с анархистами, он не предполагал, что рычаги управления находятся так высоко. Из-за этой паршивой анархистки Эммы грозила разгореться нешуточная война.
Клячкин вновь вздохнул.
«Сам же виноват, надо было серьёзно отнестись к этому делу. Исторические материалы показывали, что революционеры брали деньги у всех, и честно отрабатывали или возвращали долги сторицей. Мне, дураку, нужно было догадаться, с кем связаны анархисты-евреи», — горько сожалел Клячкин.
— Коля, может, всё-таки не будем трогать этого олигарха?! Он не один. Это система, мафия. Нас сотрут в порошок, — испуганно попросил Клячкин.
— Это аморфная, медленная, неповоротливая, крайне неэффективная организация. Даже в наши времена, когда штаты спецслужб огромны, их успехи ничтожны и крайне раздуты пропагандой. Поверь, Серый, если угроза для нас станет реальной, то я за неделю перестреляю всю здешнюю верхушку. Ты же знаешь, у меня есть винтовка с оптическим прицелом, — попытался успокоить Клячкина Гусев.
— Я чувствую, мы горько пожалеем. Если успеем… Я знаю. Я уверен!
— Сережа! Твоя вера в «мировую закулису» смешна. Даже в свою бытность в США, где еврейские позиции достаточно сильны, я не заметил их особой власти, — скептически усмехнулся Ершов.
Клячкин с обидой надулся.
— Володя, а может не рисковать с налетами и поджогами. Можно обстрелять отделения банка, ночью, из ракет. Ты говорил, что пробовал делать их из «карамельки»? — предложил Ершов.
— Ракеты? Они пригодны, чтобы дымовуху на двести метров забросить, или зажигательными по площадям лупить. А в окно, даже с десяти метров зае…я попадать. Проще гранатами забросать. И делать их просто: тол, взрыватель, бикфордов шнур и терка. Вот только ночью в каждом здании заперты охранники. Я не хочу убивать десяток-другой человек ни за что, ни про что. Нападая утром или вечером, мы обойдемся без жертв.
Друзья помолчали, недовольные предстоящей войной. Только отношение к ней у них было разное. Клячкин откровенно боялся. Ершов считал, что банкир мог не знать о планах анархистов, занимаясь благотворительностью. Гусев, лучше своих друзей, представляющий превратности войны, знал, что без крови не обойтись, как бы тщательно он не готовился, всё пойдет наперекосяк. Ему давно не снились кошмары, Володя научился не впадать в депрессию от убийства врагов, ему не требовалось уже заливать водкой муки совести. Ему было тошно от предстоящей войны. Но он не привык отступать.