Что будет, если Пиноккио скажет: «Сейчас у меня удлинится нос»? Удлинится нос или нет? Если соврал, то, как обычно, удлинится, но ведь если удлинится, значит, не соврал, а тогда почему же удлинится? Так что же все-таки будет с носом? А может, несчастная кукла просто умрет на месте?
Когда я последний раз видел маму живой, мы сидели на кухне и ужинали. Скоро мне нужно было ехать на вокзал — я к тому времени уже давно жил в Москве.
— Динь, скажи, я тебя ничем не обижала? — вдруг спросила она.
— Да нет.
— Точно?
Можно было припомнить все дни, когда я слонялся по городу со своим другом Сорбетом до позднего вечера, несмотря на дождь и мороз — лишь бы не возвращаться домой, где очередной мамин кредитор ломится в дверь или, того хуже, по-хозяйски разгуливает внутри в сопровождении судебного пристава, — но это как-то не подходило под категорию обиды, обиды не было.
— Ну да, точно.
— Хорошо. Ты скажи, если что.
Мы немного помолчали, потом она так же внезапно начала новую тему:
— Я вот покреститься хочу.
— Зачем тебе?
— Ну, ты же знаешь, мне эта культура ближе. Я никогда мусульманских традиций не знала. Муж у меня крещеный, дети — тоже. Даже за Рустика когда молюсь — то Богородице.
— Как знаешь, — мне было, и в правду, все равно.
— Меня только одно беспокоит. В исламе считается, что если перейдешь в другую религию, то в ад попадешь. А я в ад не хочу, я ничего плохого не делала.
В этой фразе была вся мама. Она собиралась в христианский рай, но боялась мусульманского ада. Хотела взять в долг и у Муххамеда, и у Христа, а потом дать в рост дьяволу и, рассчитавшись со всеми, остаться в плюсе. Бедный Пиноккио.
В день смерти мамы я занимался привычными делами, но у меня было как-то необыкновенно тяжело на душе — в груди словно повисла наваристая черная туча, — и я не мог ни справиться с этим состоянием, ни даже понять его причины. Ольга тут, явно, была ни при чем — прошло уже около полугода после рокового «угу», и наш роман теперь казался мне сном — все сны заканчиваются, глупо было бы об этом печалиться.
Вечером позвонил папа.
— Тут что-то мама заболела.
— Что с ней?
— Приехала с дачи, легла и страдает. Говорит, простыла. Голова сильно болит, желудок. Врачей вызвал — они что-то вкололи и уехали. А ей только хуже стало. Тошнит без конца.
— Еще раз вызови.
Это звучало глупо, но отнюдь не бессмысленно. Однажды у меня несколько дней болело горло, и дошло до того, что я уже не мог ни есть, ни говорить, а скоропомощный врач посоветовал просто расслабиться и принять такие-то таблетки. Последовав всем инструкциям, на следующий день я начал задыхаться и еще раз вызвал скорую — новый врач, теперь это была женщина, в ужасе забрала меня в больницу, утешив, что следующую ночь я бы, скорее всего, не пережил. Кстати, в больнице я, полыхая сорокаградусным жаром, еще высидел очередь — только потом лор, похожий на мясника, открыл мне рот и, не дожидаясь действия анестезирующего спрея, вспорол душивший меня абсцесс, из которого пролилось, наверное, со стакан желто-зеленой жижи.