Зал зашелестел смешками. Женя тоже улыбнулась. Неожиданно удачное начало, подумал я.
— Само слово «драма» переводится с греческого как «действие». Но о каком действии идет речь? Не о физическом, разумеется. С точки зрения драматургии, история может быть насыщена «экшеном», и при этом в ней может ничего не произойти, или, наоборот, один взгляд может стать поворотным событием. Драматическое действие — это судьбоносное действие, ставящее героя перед важнейшими вопросами, качественно меняющее его бытие.
— А вы верите, что люди вообще могут меняться? — спросил человек из заднего ряда. Лицо и голос показались мне знакомыми. Впрочем, из-за того, что я пересмотрел много фильмов, со мной часто такое случалось, и я уже привык. Иногда мог часами разгадывать, на какого же персонажа похож человек, но сейчас даже не стал вглядываться, чтобы не отвлекаться от лекции.
— Я верю, что люди должны меняться. А если не меняются, то в этом их трагедия. То есть драматургия — это как бы идеальная версия жизни. Идеальная не в том смысле, что обязателен happy end (к черту его!), а в том, что драма очищена от пустых будней, суеты, случайностей и состоит только из роковых, провиденциальных событий. Герой не просто передвигается внутри фабулы, но экзистирует, его путь определен только его собственными решениями и заложенным в него Образом, Идеей. Можно сказать, драматургия — это наука о Промысле.
— Механика судеб, — раздался все тот же голос из глубины зала. «Механика судеб» — главная книга моего мастера Арабова, эссе о драматургии. Теперь уже можно было не вглядываться в лицо слушателя, а если бы я и вгляделся, то, скорее всего, не поверил бы глазам, потому что это был Митя. Я мог бы поклясться, что его не было здесь до начала лекции, иначе я бы заметил его при входе. Митя немного полысел, немного порос жидкой щетиной, немного как-то пожелтел, но не сказать, чтобы сильно изменился.
— Да, — я приветственно кивнул ему. — Хотя я бы сравнил драматургию не с профанной механикой, а с алхимией. Здесь тот же принцип подобия микрокосма и макрокосма. Как и алхимия, драматургия оперирует с элементами нижнего мира и возводит их к высшим архетипам с целью преображения материи и человека. Материя драматургии — это герой и его судьба — они преображаются в ходе драмы, как вещества в алхимическом сосуде. А человек, то есть зритель, преображается, потребляя полученный «эликсир», через катарсис. Можно сказать, что в своем высшем предназначении драматургия — это герметическая, сотериологическая практика, Opus magnum.