В коридоре товарищ Буханкин увидал товарища Тыжных, тот вертел перед носом омерзительного виду половую, заскорузлую от чёрной грязи тряпку.
— Ну и что ты там нашёл, пока меня не было? — спросил Арнольд Буханкин.
— Да вот, полюбуйся, — товарищ Тыжных кинул англоману тряпку.
Буханкин морщась поймал её, взял в два пальца едва сдерживая в себе приступы брезгливости, достал лупу и стал разглядывать эту мерзость. Ничего любопытного не найдя, спросил у Свирида:
— И что в ней такого особенного?
— Особенного ничего, чего ж в ней особенного, тряпка половая. Кровушку ею смывали со стен, да с пола. Не чуешь что ли, кровищей воняет?
— Фу, disgustingly[3], вот ты дурень деревенский, зачем мне эту дрянь сунул, — Буханкин откинул тряпку, стал тщательно вытирать руки, как положено англоману большим платком. — И что думаешь, много ей смыли?
А «дурень деревенский» смеялся глядя на коллегу и говорил:
— Да почём же мне знать, сколько этой тряпкой крови отмыто, много ли мало ли. Вот ты у дамочки лучше спроси, её раздевали, или так жрать хотели, с одёжей вместе?
— А зачем тебе это? — поинтересовался Буханкин. — Может ты любишь послушать про раздетых дамочек?
— Дурак ты, Буханкин, чтобы просто уяснить, сколько тут уже баб пожрали. Ежели раздевали, то куда их тряпьё девали, продавали или сжигали, или прятали?
— Сжигали, наверное, или продавали, что и куда в этой халупе спрятать можно, тут же пусто во всё доме, — недоумевал Буханкин, он работал в органах ещё совсем недавно.
Свирид Тыжных тоже работал в КРО совсем недавно, но он был парнем деревенским и поэтому в отличие от человека в совершенстве владевшего дедуктивным методом знал, где обычно, что-то прячут:
— Чердак да подпол, куда ж ещё прятать, давай я чердак осмотрю, а ты подпол. Половицы плохо прибитые поищешь.
Но Арнольд Буханкин не согласен был с таким раскладом:
— А чего это ты чердак, а я подпол? Давай наоборот. let's reverse[4].
— Давай, — сразу согласился крестьянский сын, морщась от непонятных слов, и из-за сложенных дров у стены доставая топор.
— А ты дамочку-то разглядел? — игриво улыбался Буханкин, прежде чем уйти. — Какова конфета!
— Никакая она не конфета, — бурчал Свирид Тыжных сердито, — она член ВКПб с шестнадцатого года, а сама проститутка. Вот так вот, брат.
— Не может быть?! — округлил глаза Буханкин. — Откуда знаешь?
— Откуда, откуда — оттуда, сама она сказала, сказала, что ей ящер три червонца предложил! За них и поехала. А ещё она Савинкова знала, сам слышал.
Но эсер Савинков на товарища Буханкина не произвёл никакого впечатления. Его больше удивляла сумма: