— Какое ещё лавэ? — грохотал Жирный.
— Да то лавэ, что я у нэпмана наштырил.
— Ты, прям, наштырил?
— Я! А то кто же? Ты что ли?
Великан стряхнул с руки мелкого и уставился на него свирепо:
— Прибью, сявка.
— Попробуй, комод ты говорящий, — не испугался Чапа, и в руке его сверкнул нож, финский, заточки бритвенной, — давай, рискни, я ливер тебе прямо тут на бордюр выпущу.
Машина остановилась, и из неё высунулось худое и жёлтое лицо, с острыми глазами под кепкой, и обладатель жёлтого лица сипло крикнул:
— Чапа, Жирный, а ну угомонитесь, на вас все фраера смотрят, вы чё тут балаган устроили?
— Закройся ты там в своей таратайке, — рявкнул на него Жирный.
— Товарищ Ефрем, берегите свою печень, — сказал ему Чапыга.
— Уроды, я товарищу Толмачёву-то доложу о вашем поведении, — не сдавался товарищ, Ефрем добавляя негромко. — Рванина. Босота поганая.
Напоминание о товарище Толмачёве подействовало на МУРовцев благостно, Чапа спрятал нож в рукав, а Жирный нехотя и вздыхая полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда пачку ассигнаций и не считая, поделил её на две неравные части, меньшую отдал коллеге.
— У, гнида, жирная, — злился Чапыга, но больше не заводился.
— Захлопнись, сявка, — отозвался великан, и они пошли к аптеке.
— Вы куда? — снова высовывался из авто Ефрем.
— Мы в аптеку, — отзывался великан.
— Чапа, пёс, не вздумай покупать морфий, — не успокаивался в своём авто Ефрем.
— Товарищ Ефрем, завалите вы свою ротовую полость, пожалуйста, и тогда я куплю вам в аптеке очень вкусных пилюль, для вашей бедной печени, — огрызался мелкий бандит.
Ефрем только сплюнул зло.
Товарищ Толмачёв был спокоен. Звонок следовал за звонком, и ничего в том удивительного не было, садясь в это кресло, он предполагал, что так и будет. Так и было. Звонили всякие товарищи, даже те глотки, которых он разорвал бы собственноручно, доведись случай. Но сейчас, он спокойно и корректно отвечал им на их вопросы, вежливо отказывался от помощи, объяснял ситуацию. А они выражали соболезнования. И требовали массовых и показательных акций. Толмачёв успокаивал их, говорил, что сейчас, когда контрреволюция побеждена и военный коммунизм в прошлом, вспышки красного террора нецелесообразны, и даже вредны для общего дела. Товарищи соглашались с ним, тем не менее, настаивая на самой суровой каре для совершивших убийство и всех прочих, как-либо причастных к нему. Владимир Николаевич обещал, что наказание будет самым суровым и показательным. И что никто не уйдёт от заслуженной кары. Потом клал трубку и ждал следующего звонка. И так раз за разом. Пока в дверь не постучались.