— А вы, что, боитесь пьяных женщин? — Ракель Самуиловна глядела на него с усмешкой.
— Я боюсь только погибнуть за понюх табака, по-глупому, а остального я ничего не боюсь, товарищ Незабудка.
— Так идите и купите мне водки, храбрец, и зовите меня товарищ Катя. Так меня в молодости звали, и товарищ Арнольд меня так звал.
Они вышли из столовой, когда на горячие улицы Москвы уже опустились сумерки. И когда они сели в машину, в здании почты, напротив, за стеклянной витриной, гражданин с жёлтым лицом раздражённо бросил трубку. Ещё бы ему не раздражаться, если он в течение часа не мог дозвониться. Нужный ему номер не отвечал, и не отвечал. А секретарь, по другому номеру, меланхолично сообщал, что руководитель приказал ни с кем его не соединять и точка. И тут человек с жёлтым лицом увидал, как из столовой напротив вышла эта парочка и уселась в авто. Он кинул трубку, и, распугивая последних посетителей почтового отделения, кинулся на улицу. Завёл мотор, включил фары и помчался за улетавшим в ночь стареньким «Фордом», ну а что он в этой ситуации ещё должен был делать?
Телефон, это мерзкое изобретение, просто не затыкался. Дребезжал и дребезжал. Товарищ Толмачёв наглухо закрыл уши перепонкой, но звон этого адского агрегата проникал в мозг, через стол, через пол, через кресло, в виде тонких вибраций. И доставал, докучал, выводил из себя, заставляя мозг посылать сигналы в железы, которые, в свою очередь, выплескивали в организм страшные гармони ярости, которые выходя через кожу, наполняли комнату стойким запахом тревоги, ну для тех кто, конечно, разбирался в запахах.
И тут случилось то, что не должно было случиться. В кабинет постучались. И стучались не так, как стучался секретарь. Стучались долго и настойчиво, а иначе Владимир Николаевич и не услышал бы.
— Да, — сказал Толмачёв, надеясь на хорошие новости, — входите.
Но увидев серьёзные физиономии вошедших, он понял, что хороших новостей ему придётся ещё подождать.
Он сидел, молчал, ждал, пока они заговорят, а пришедшие милиционеры тоже не начинали разговора.
— Ну, — наконец не выдержал Владимир Николаевич, вставая из-за стола. — Где Эгунд?
— Товарищ Толмачёв… — начал старшина.
— Я товарищ Толмачёв, — сказал Владимир Николаевич, подходя ближе.
— Гражданин Эгунд оказал сопротивление, — сухо сказал старшина.
— Сопротивление? — уточнил Толмачёв, и, не сдержавшись, оскалился.
— Да и шофёр его тоже, — отвечал старший милиционер медленно и, борясь с собой, чтобы не выскочить из кабинета. — Мы им… а они первые за оружие взялись.
— И шофёр, значит, тоже? — Владимир Николаевич уже решил, что сейчас разорвёт кому-то из них горло, он просто не решил ещё кому. Просто он не хотел, чтобы был заляпан ковёр, или обивка дивана или обои. Он думал, как лучше сделать это, чтобы ничего не испачкать.