— Пасть закрой, — лениво посоветовала нордэна на морхэнн. Желание сломать красивый, тонкий нос Марины росло с каждой минутой. — Нордэнвейде, в вагон — быстро, — пролаяла Дэмонра. — Быстро — это значит «немедленно», лейтенант. Личную жизнь будете в отпуске налаживать, ясно? Спутался со шлюхой прямо на станции. Даже Маэрлинг себе такого не позволяет!
У Эрвина заалели скулы, сложно сказать, от выговора или от злости. Тем не менее, он опустил глаза, быстро щелкнул каблуками и ушел в вагон. Ни разу не обернувшись. Марина проводила его горящим взглядом.
Дэмонра все убеждала себя, что избивать красотку будет некрасиво и вредно для интересов кесарии. Но кулаки чесались.
— А теперь я тебя предупреждаю один раз и повторять не стану. Ты обозналась. Если хочешь жить, запомни это накрепко, — на чистейшем рэдди и без акцента сообщила Дэмонра. Очень тихо и убедительно.
— Все вы тут передохнете, — не менее убедительно пообещала Марина.
— Безусловно. Но позже, чем ты. Так и знай. Попробуешь открыть пасть — познакомишься с моими местными друзьями. Они, как и я, очень не любят курв. Особенно прирожденных.
* * *
— Дайте-ка угадаю, Нордэнвейдэ. Романтическая юношеская любовь?
Эрвин отвернулся от окна, за которым лениво уплывали прочь чистенькие белые домики, и встретился глазами с Дэмонрой. С поправкой на характер лейтенанта, нордэна даже решила, что глянул он на нее недобро.
— Прошу прощения, госпожа полковник. Этого не повторится, — тихо и вежливо сообщил он уже не Дэмонре, а своим вычищенным сапогам. Сапоги нордэны находились в значительно более скверном состоянии, но переобуться она не успела.
— Не сомневаюсь, — нордэна поджала губы. — Вы не похожи на человека, у которого на каждой станции по великой любви с довеском. Мне другое интересно. Вы вообще поняли, что натворили?
Судя по прямо-таки отрешенному лицу, Эрвин вот именно сейчас что-то понимал о своей жизни, но это были вещи другого порядка. С таким выражением думают о судьбе, а думать надо было об охранке.
Дэмонра плотно прикрыла за собой дверь, подошла к лейтенанту и почти беззвучно сообщила:
— Вы мещанин из Торвилье, понимаете? Вы не можете отлично говорить на рэдди как местный. У вас не может здесь быть подружек.
Колеса издавали мерный перестук. Стоящий на столике стакан тихо позвякивал о подстаканник. Эрвин молчал долго, словно что-то обдумывал, потом уточнил:
— Нас, конечно, видели?
— Кто? Кто-то вас определенно видел, вы, знаете, не прозрачные.
— Я имел в виду тех, кому… кому не следовало.
«Твою мать же, Эрвин, да никому не следовало!»