…Темнота сгущалась с необычайной быстротой. Люди с трудом различали стволы деревьев и друг друга. От однообразного комариного гуденья в душу вкрадывалась какая-то безысходность.
Отряд все чаще останавливался, определял направление, Хатагов высылал вперед дозорных. Разговаривали приглушенными голосами, иногда шепотом. На одной из таких остановок Николай высказал предположение:
— Лобастый полковник не тесть нам, целоваться не бросится. Скорее расстрелять прикажет.
— Ну как это у тебя просто — взять да и расстрелять, — возразил Хатагов, — мы докажем, убедим, что мы бойцы Красной Армии.
— С одной стороны посмотреть, — послышался из темноты чей-то голос, — мы ему вроде и сможем доказать свою преданность родине, а с другой — он нас может принять за предателей-лазутчиков, которые хотят получить от фашистов награду.
— Да, теперь такие тоже шляются, — поддержали его.
— Бросьте тень на плетень наводить, — не удержался Хатагов, — в такую погоду да в такое время предатели из лесу бегут, нас боятся. А по мне, стоит поговорить по душам с человеком, чтоб сразу определить, враг он или друг.
— Ну, это как сказать, — отозвался прежний голос, — таких артистов пришлось повидать, что самого черта обведут. Ни один командир не имеет права непроверенных людей приближать к отряду. Я так думаю.
— Да у нас все равно выхода… — начал было Николай и запнулся.
Из-под огромного ствола, перегородившего им дорогу, что-то с шумом выскочило и, урча, ломая ветви, понеслось в темноту. От неожиданности все вздрогнули.
— Что это?
— Дикий кабан, — ответил Хатагов, садясь на влажный ствол дерева.
— У меня душа в пятки ушла, — заговорил Николай. — Мимо меня проскочил, чуть не задел.
— А ты бы его ножом пырнул, шашлык бы ели, — усмехнулся Хатагов.
— Да, шашлычок сейчас в самый раз, — кто-то тихо прищелкнул языком.
— Что до меня, — сказал Николай, — согласен и на отбивную.
В этот момент послышался легкий хруст, и к группе приблизился шедший в дозоре ленинградец Юрий.
— Дядя Ваня, — сообщил он, — впереди замаскированный костер.
Настала такая тишина, что, казалось, слышалось, как стучат сердца.
— Чует мое сердце, — проговорил Хатагов, — это лобастый Батя. Вот что, Юра, идите с Николаем, разведайте. Сколько людей, чем вооружены? И ты, Иван, иди.
На Ивана Плешкова Хатагов полагался, как на самого себя. Они подружились еще в прошлом году, когда оба очутились во вражеском окружении. И за все время испытаний ни в чем не могли упрекнуть друг друга. И характером они сошлись, и смелостью, и сноровкой в деле. Правда, Иван был моложе Хатагова года на три, однако ни они, да и никто другой этой разницы не замечали. И лишь склонность Плешкова к лихачеству и какому-то неуемному желанию ходить на самые рискованные дела несколько беспокоила Хатагова.