Мои седые кудри (Джатиев) - страница 61

Командир тоже присутствовал при упаковке, и, когда все было готово, они пожали мне руки, обняли и пожелали удачи. Отправили нас в путь двоих: меня и замечательную патриотку — Марию Григорьевну Грибовскую. Она была матерью четырех малых детей. Вот мы и пошли с нею. У нее тоже была корзинка с ягодами, грибами и яйцами.

Шли долго. Прошли километров тридцать. Переночевали в лесу и утром подошли к небольшой речке Вяча, которую нам надо было перейти. Мостик через нее раньше был, но партизаны его сожгли. Перед тем как перейти на другой берег, сели мы, и говорю я Марии Григорьевне:

— Смотрите: этот берег — последний кусочек партизанской земли, а на том берегу уже «немецкая зона».

— Вы знаете, — отвечает она, — хотя у меня и четверо детей в городе, но мне так не хочется идти в Минск! Чует мое сердце, что беда случится.

— Обойдется, — успокаивала я ее, хотя знала, что самое страшное у нас впереди: три гарнизона — два немецких и один полицейский. Там всегда заслоны, патрули, обыски и опросы.

Ну что ж, думаю, главное — это пройти обыск в совхозе «Вишневка». Там обыскивал и опрашивал некий Виль. Жестокий и придирчивый. Никто из наших людей от него не уходил без беды. Были случаи, когда он за малейшую оплошность пытал наших людей, а потом натравливал на них двух свирепых овчарок. Помолчала Мария Григорьевна, а потом и говорит:

— А знаете, чего мне сейчас хочется?

— Чего, милая? — спросила я.

— Поцеловать этот кусочек партизанской земли.

Ох, родная земля. Не раз целовала я тебя, не раз, когда уходила на боевое задание. Вот и сейчас прижались мы к ней покрепче, поцеловали несколько раз, поднялись и по бережку сошли в речку.

Перешли ее вброд.

Теперь справа от нас была деревня Вяча, позади река, а впереди тревожная неизвестность. Прошли мы метров двести, я и говорю Марии Григорьевне:

— У меня к вам вот какая просьба: вы идите вперед, а я следом за вами.

— Да что вы, — стала она возражать, — мы же ничего такого не несем, идемте рядышком, оно как-то спокойнее, когда рядом.

Федоров и Хатагов доверяли ей, но о минах решили не говорить.

— Я, Мария Григорьевна, торговка, — отвечаю ей, — если наткнусь на засаду — по мне плакать некому. А у вас — четверо. Вот во имя их жизни и идите.

Не знаю, догадалась ли она о чем или просто послушалась, но только пошла впереди. Я ведь не имела права сказать ей, да и не надо было. Отпустила ее метров на пятьдесят, да так и идем. А как стали приближаться к дороге Минск — Вильнюс, смотрю — из невысокого кустарника выходят трое, а потом и четвертый показался. Кто же они, думаю, немцы или полицаи?