— Нет, Джим.
— А корова разве человек? Или он кошка?
— Конечно, ни то ни другое!
— Так зачем же корове говорить по-человечески или по-кошачьему? А француз человек или нет?
— Человек.
— Ну, вот видишь? Так почему же, черт его возьми, он не говорит по-человечески! Вот что ты мне скажи!
Гек в сердцах сплюнул, вылез на берег, натянул брюки, сказал Джиму:
— Пойду позаимствую чего-нибудь. Папаша говорил: если тебе попадется курица, бери ее. Если она не пригодится тебе, пригодится кому-нибудь другому. Только я никогда видел, чтобы курица не пригодилась самому Папаше.
По двору возле амбара важно прогуливалась курица. Вдруг она поехала на ровном месте и завопила на весь двор.
Гек лежал, притаившись за бревном, и, перебирая руками, тянул к себе веревку. Веревка заканчивалась петлей, в которую и попала курица.
Гек подтянул курицу, схватил ее, и в это время послышался конский топот. Гек оглянулся. По дороге к амбару скакали двое всадников. Один толстый, другой худой. ГАс шмыгнул в амбар.
Двое спешились возле амбара, ввели туда лошадей и закрыли за собой дверь. Полезли по приставной лестнице на чердак, подошли к чердачному окну.
Толстый размотал веревку, которая была обмотана вокруг его пояса, привязал конец к балке. В это время из-за мешков с дурным криком выскочила курица и тут же задом въехала обратно.
Оба оглянулись, схватились за револьверы.
Гек сидел, затаив дыхание и прижав к себе курицу. Та отчаянно кудахтала. Гек торопливо освободил ее и выпустил.
Послышался конский топот.
— Курица! — закричал толстый.
— Едет! — завопил худой.
Оба замерли возле окна. Худой держал в руках лассо. Изогнувшись, кинул его.
— Есть! — обрадовался толстый.
Оба энергично заработали локтями, подтягивая на веревке что-то тяжелое. Потом замотали веревку вокруг балки. Толстый выглянул в окно:
— Готов! В следующий раз подумает, прежде чем воровать черномазых!
Он заржал. Оба спустились вниз и вывели из амбара лошадей.
Гек осторожно из-за мешков выглянул в окно. Двое удалялись по дороге.
Гек стал спускаться по лестнице вниз и вдруг увидел в дверном проеме покачивающиеся сапоги.
Гек замер. Затем вышел на улицу и увидел: под чердачным окном висел человек. Его лицо было багровым и вспухшим, виднелся прикушенный черный язык. Осиротевшая лошадь тянулась мордой к сапогам хозяина и тяжело ржала.
На лесной поляне, на временном, грубо сколоченном помосте, стоял проповедник и читал проповедь.
Перед ним на сколоченных из горбылей скамейках сидели прихожане: женщины в соломенных шляпах, мужчины в сюртуках, ребятишки в одних холщовых рубашках, кое-кто из молодых людей был босиком.