Настала ночь. Вдоль берега плыли огни городка Сен-Луис. У причала качались роскошные корабли.
Гек и Джим плыли посреди реки. Плот несло течением. Они сидели на плоту, свесив ноги, и смотрели на берег, вытаращив глаза. Джим тихо заговорил:
— Буду работать день и ночь. Не потрачу ни единого цента, пока не выкуплю жену. А потом дадим денег какому-нибудь аболиционисту. Он выкрадет наших детей, и мы снова будем вместе.
— Во-во… — отозвался Гек. — Папаша всегда говорил: дай негру палец, он откусит всю руку.
Городок Сен-Луис медленно скрылся в излучине реки.
Гек лег на спину, стал глядеть вверх, на ночное небо.
— А как ты думаешь, Джим! Звезды сотворены или сами собой нарождаются?
— А их Луна мечет, как лягушка икру.
Джим сидел у рулевого весла.
— А почему они падают, Джим?
— А если какая-нибудь звезда испортится, ее выкидывают из гнезда. — Джим зевнул. — Иди спать, сынок.
— Моя вахта, — возразил Гек.
— Иди, мне совсем спать не хочется.
Гек полез в шалаш, а Джим остался у весла.
Наутро, в камышах, у берега, Гек и Джим сидели по горло в теплой воде. Отдыхали, тихонько напевая в два голоса.
Посредине реки буксир «Королева Виктория» тянул плот, длинный, как похоронная процессия. На нем какой-то чудак колол дрова. А остальные — лежали, покуривая.
Гек и Джим, продолжая сидеть в воде у берега» вели неторопливый разговор.
— Сколько хочет, столько и получает. Все это, — говорил Гек.
Джим присвистнул.
— Вот это здорово, а что ему надо делать, Гек?
— Да ничего не надо! Сиди себе на троне, и все. А если начинается бунт или какая-нибудь заварушка — собирает манатки и бежит сюда, в Америку.
— Вот и дурак. С кем ему тут драться? Королей ведь у нас нет? Правда, Гек?
— Значит, должности для него нет. Что же он тут будет делать?
— А я почем знаю? Поступит в полицию или будет учить людей говорить по-французски.
— А разве французы говорят не по-нашему?
— Конечно, нет. Ты бы ни слова не понял из того, что они говорят. Подойдет к тебе человек и скажет: «Мерси». Ты что подумаешь?
— Ничего не подумаю. Возьму и тресну его по башке, если это не белый, конечно. Позволю я так себя ругать…
— Да что ты, это не ругань. Это значит «спасибо».
— Так почему же он не скажет по-человечески?
— Он и говорит, только по-французски.
— Чушь какая-то!
— Слушай, Джим, а кошка умеет говорить по-нашему?
— Нет, не умеет.
— А корова?
— И корова не умеет.
— А кошка умеет говорить по-коррвьему или корова по-кошачьему?
— Нет, не говорят.
— Ну, так почему же и французу нельзя говорить по-другому, не так, как мы говорим? Вот что ты мне скажи!
— А кошка разве человек?