— Нет! — облегченно сказал Славин, когда весь раствор вылился.
Профессор схватил багор и стал ощупывать дно ямы.
— Николай Георгиевич, — Славин укоризненно посмотрел на профессора, — ну неужели вы не понимаете, что это бессмысленно? Что же они, по-вашему, сквозь шланг проскочили?
— У шланга вон диаметр двенадцать сантиметров, а у нашего Али-Бабы один только нос — два метра! — сказал Бейсембаев.
— Где же они тогда? — чуть не плача спросил Мальцев.
Трошкин, Хмырь, Косой и Али-Баба сидели на корточках возле ручья, в трусах и в майках, стирали свою одежду.
— Нет тут никакого сена, — сказал Косой.
— А может, ты опять что-то забыл? — сказал Хмырь Трошкину. — Может, не в сене, а еще где?
Трошкин промолчал.
— Ай-яй-яй, — зацокал языком Али-Баба, — какой хороший цемент, не отмывается совсем…
— Ты зачем бежал? — строго спросил Трошкин.
— Все побежали, и я побежал, — объяснил Али-Баба.
Трошкин задумался.
— Он его пришьет! — зашептал Косой. — Век воли не видать, пришьет! Хмырь, а Хмырь, скажи ему! Не было такого уговора!.. Иди отсюда! — заорал он на Али-Бабу. — Тебе что сказано? Уходи давай!
— Ай-яй-яй, — зацокал языком Али-Баба, — нехороший ты человек, Косой. Злой как собака…
Он поднялся и пошел по степи, держа в опущенной руке недостиранную одежду. Хмырь посмотрел ему вслед:
— Продаст, Доцент. Сразу же расколется.
— Ну ладно, — принял решение Трошкин, — с собой возьмем.
— Э-эй! — заорал Косой на всю степь. Али-Баба оглянулся и остановился.
— Иди сюда! — позвал Косой. — У тебя какой срок был?
— Год, — сказал Али-Баба и нехотя пошел назад.
— А теперь еще три припаяют, — мрачно сообщил Хмырь. — Побег. Статья сто восемьдесят восьмая.
Стрелочник, сидя на табурете, дремал на солнышке возле вверенного ему железнодорожного переезда, когда его разбудил бодрый окрик:
— Открывай дорогу, дядя!
По шоссе к переезду бегом приближались четверо в трусах и майках.
Стрелочник покорно закрутил рукоятку. Шлагбаум поднялся, и мимо гуськом пробежали: толстяк, руки и плечи и даже ноги которого были разукрашены узорами татуировки; черный, как жук, волосатый дядя с длинным носом, тощий парень лет двадцати пяти и лысый мужчина лет сорока.
— Физкультпривет, дядя! Салям алейкум! — крикнул худой малый. И спортсмены, не сбавляя темпа, скрылись за холмом.
Голодные, измученные беглецы пересекли площадь у мечети и вошли в подъезд гостиницы.
В вестибюле Трошкин, кивком указав подчиненным на кресло, подтянул трусы, пригладил челку и подошел к дежурному администратору — молодой женщине, сидевшей за деревянным барьером.
— Привет от Славина, — тихо сказал пароль Трошкин.