У окна стояла раскладушка, покрытая ситцевым одеялом, на тумбочке в углу светился букет сирени, на плечиках у двери висела Нинина одежка, на двери прикреплена была узкая длинная икона, судя по петлям сбоку — часть трехстворчатого триптиха или двустворчатого узкого шкафчика. У святого на иконе на голове была плетеная корзинка, нимб за его головою напоминал огромную полнолунную луну, святой стоял босиком на непонятной формы плотике, вокруг него до горизонта простирались воды, на руках держал он овцу, чье узкое неовечье лицо повернуто было к молящимся, то есть ко мне, овца глядела неотрывно.
— Кто это?
— Спиридон Тримифунтский, — отвечала хозяйка, крестясь, — на плаще своем пастушеском море переплывает, нашел свою заблудшую овцу.
Стучали в окно.
— Молоко привезли! — вскричала хозяйка. — Пойдем, Нина, поможешь мне.
Они убежали, я остался один.
Тишина и свет комнатки объяли меня. Я вспомнил слово «светлица». Светлица, светелка, ярко-белая недавно выбеленная печь, обои наклеены наизнанку, светлые, без рисунка белые занавески, и Нинино платье, висевшее на стене, тоже было белое, с редкими блеклыми колокольчиками.
В тишине и белизне меня осенило моментально: хочу, чтобы Нина была моей женой, хочу жить с ней всю жизнь, хорошо бы было жить именно тут, но раз это невозможно, хоть где угодно, например, в нашем с ней городе родном.
Она появилась в дверях, неся пол-литровую баночку с молоком, как-то смешно ее держала, обхватив ладошками.
— Нина, — сказал я. — Выходи за меня замуж.
Мы стояли в светелке неподвижно, она смотрела на меня, в первый момент от неожиданности не поняв моих слов.
— Мы ведь только что познакомились, — сказала она. — Ты меня совсем не знаешь. И я тебя.
— Чтобы познакомиться, — сказал я, — у нас вся жизнь впереди.
Все, что я ей говорил, было сюрпризом не только для нее, но и для меня самого.
— Ты только не говори «нет», — продолжал я, словно произнося текст выученной роли, — подумай, думай, сколько хочешь, ну, не год, конечно, да хоть три месяца, хоть пять, а потом ответь «да».
— Обычно за девушкой ухаживают... — сказала она несколько неуверенно.
— Буду, обещаю.
— Цветы ей дарят, знаки внимания оказывают...
— Конечно, — сказал я. — Все впереди.
— В любви объясняются...
— Я объяснюсь, вот только слова подберу, пока ты думаешь. Если хочешь, приедем в город, буду просить твоей руки у твоих родителей.
— Я сирота, — сказала Нина.
— Ну, как вам молоко? — спросила хозяйка из сеней.
Тогда я взял из Нининых ладошек банку с молоком.
— Осторожно, — сказала Нина, — налита с верхом.
Я загадал: если выпью, не пролив ни капли, она согласится.