Альма тяготела к истории искусств, все ее мужья и любовники по истории искусств проходят: и Малер, и Кокошка, и Климт, и Верфель, и Гропиус. Она сама писала музыку; Малер сказал ей: «Твоя музыка лучше моей»; я полагаю, он имел в виду нечто метафорическое, музыку ее тела, но Альма поверила, решив, что и вправду ее опусы превосходят произведения гениального Малера, это неоспоримое доказательство ее непроходимой глупости, но в те времена, как и во все другие, ума от женщины вовсе не требовалось. Муза многих, она вдохновляла своих мужчин, с ней ощущали они особый вкус бытия, теперь буржуазные заграничные люди назвали бы букет ее свойств «сексапильностью», а саму Альму секс-бомбой, во времена ее молодости слов таких не говорили. Она переходила от гения к таланту (и наоборот) словно кубок Нибелунгов, как переходящий приз. Похоже, такие женщины встречались в начале века не единожды, соответствовали стилю эпохи.
Тут на экране появилась Альма, и Тамила осведомилась у слушателей своих, не напоминает ли им ее точеный профиль и прочие отточенные, выверенные, пролепленные природой части фигуру на носу корабля, прекрасную ростру.
— Призрак Альмы-ростры, — сказала Тамила, — видится мне на носу утонувшего «Титаника». На мой взгляд, «Титаник» — тоже один из создателей дизайна, его изощренная необузданная роскошь, многодетальность, избыточность, пойдя ко дну к чертовой матери, не могли не породить минимализма и конструктивизма.
Этот ее пассаж, особенно совершенно неожиданная в устах Тамилы чертова мать, породил некий ветерок, пронесшийся по залу.
Почему-то «Титаник» в последнее время частенько вспоминали, хотя от будущего создания оскароносного фильма отделяли нас несколько десятилетий. При мне известный искусствовед сказал: «Целая эпоха пошла ко дну, серебряный век вместе с нею». А один из мухинских, помладше меня, из самых одаренных, Копылков, узнав, что заведующий кафедрой керамики штигличанский проректор Владимир Федорович Марков родился в день гибели Титаника, произнес: «Чья-то душа всплыла».
А меня от слов Тамилы о «Титанике» пробрала минутная судорожная дрожь, я вспомнил о том, что мы на острове, а там, на косе, под водой, пребывают множества скелетов безымянных лагерников, подобные пассажирам затонувшего корабля незнакомой недавней эпохи.
Свет лекторского фонарика, освещавшего Тамилины листки с текстом, освещал и ее лицо с пылающими щеками, тенями ресниц, подобное портрету Латура, луч диапроектора высвечивал на экране образы прошлого. Интересно, подумал я, о чем книга Бакминстера Фуллера «Четырехмерное время»?