Людмила Павловна вспомнила, с какой беспощадной иронией тогда смотрел на нее зятек, с каким трудом сжимал и разжимал небольшие кулачки, с какой тяжестью оборачивался на Надежду — бедную женщину, безупречный громоотвод.
В своем квартале спешащая Людмила Павловна замедлила шаг. Из ее подъезда ей навстречу вышел бывший сосед по лестничной площадке пьяница Леня. Оба стекла его очков были разбиты, подбородок залеплен грязным пластырем, нестриженые волосы глиняными ручейками стекали под оправу на глаза. Леня выглядел опешившим. Вдруг он посмотрел в сторону от Людмилы Павловны и вскрикнул сквозь распухшую ладонь, поднесенную ко рту:
— Девочка упала!
Людмила Павловна оглянулась и увидела у соседней парадной лежащую навзничь девочку. Людмила Павловна бросилась к ней через кустарник, понимая на ходу, что ничего страшного, слава Богу, не произошло, потому что девочка уже поднимала голову и начинала рыдать.
— Ну что с тобой? Как же ты так? Ушиблась? — спрашивала девочку Людмила Павловна. — Болит колено, маленькая?
Девочка была вовсе не маленькая, годков двенадцать, худосочная, вытянутая, смуглая, с красивыми несчастными губками. Людмила Павловна подумала, что такими страдальческими, сладкими и слабыми ее губки останутся навсегда, сколько бы лет ей ни исполнилось — двадцать, тридцать, сорок.
Девочка почему-то не поднималась, а, хныча, сидя на земле, стыдливо поправляла свой сарафанчик, задранный при падении.
— Ничего, только ссадина на ноге, — утешала плаксу Людмила Павловна.
Она видела, что эта девочка, к сожалению, родилась под горемычным знаком.
Девочка встала при помощи Людмилы Павловны и все продолжала одергивать и приглаживать ткань на своем узком тельце.
— Какая скромница! Ступай домой. Ты из этого подъезда? Помой ножку и помажь зеленкой. Ты меня поняла, красавица?
Девочка кивала головой и сквозь челку доверчиво смотрела на строгую, добрую женщину.
— Одежда не пострадала, не переживай. Только ножка немножко. А ножка до свадьбы заживет.
Девочка заулыбалась и, кокетливо прихрамывая, направилась к дому. Одной рукой она взмахивала для балансировки, а вторую не отрывала от своего тощего, нежного бедра.
Людмила Павловна подумала о собственных родных душах — о дочери и внучке. Людмила Павловна полагала, что теперь они могли бы быть счастливы, живя втроем, три разновозрастные близкие женщины. Только в них одних течет общая кровь. Глубину человеческой гармонии питают однородные переживания. Настоящая щемящая симпатия по своей сути единоутробна. Мужики здесь чужаки. Они в наше время натуры приходящие и уходящие. Они избегают всепоглощающего семейного самопожертвования. Они временные и недобросовестные носители семени, лишь исполняющие не свои обязанности.