Несчастной невестке на это стоило бы воскликнуть — «Оракул», а она употребила «старый козел», в гнусном смысле этого слова.
Приемный сын Алексей вернулся спустя час из аптеки ни с чем, признавшись сквозь голосовые спазмы, что забыл, как называется лекарство для ребенка. У Алексея были черные, с прозеленью, непоправимые глаза.
Невестка зарыдала от них, от Семеновых, хотя тоже была Семеновой и любила эту фамилию, прикипевшую к ее чувствам намертво. Старик Семенов попросил ее написать трудное название лекарства на клочке бумаги, сказал, что сам купит, потому что все равно сейчас пойдет в универсам к метро мимо аптеки. Он слышал, одеваясь, топчась у входной двери, как невестка сначала красиво пела горячим, старинным голосом, а потом шептала осипшему мужу, что переезжать к ее маме им совсем нельзя, что там хозяйничает ее брат, мелкий бизнесмен, и что это обстоятельство будет похуже старика Семенова.
Когда старик Семенов двигался по улицам и видел вокруг тщетных мужчин, он думал о том, что в некоторые периоды времени мужчинам, чтобы ощущать вкус к жизни, необходима война.
Странно, но русского беспощадного бунта не было. Не хотел он возникать сам по себе, без многолетней подготовки Герценом. Переместился в другие края. В какую-нибудь теплокровную, пассионарную Мексику.
Раньше старик Семенов любил субботу, базарный день. Он ехал на Кузнечный рынок, артистично торговался, покупал килограмма два свиного окорока для буженины, зелени, чернослив и больших, красных, пахучих, крепких яблок. Иногда вместо мяса он покупал осетрину и банку черной икры у знакомого азербайджанца. Теперь на выродившуюся традицию ложились желчные утопичные походы в ближайший универсам за хвостом селедки, чтобы в выходной день посолиться, за растительным маслом, за дорогим красным китайским луком, заменителем деликатесов, и поллитровкой заводской водки.
Старик Семенов замечал, что, если день был солнечным, в универсаме с самораздвижными дверями, с камерами слежения, с нелепым изобилием, с высокими ценами, хамов становилось больше, нежели в непогоду, и больше было завистливых ротозеев, особенно зевак престарелого женского пола. Те являлись за свеклой и проводили в супермаркете полдня, иногда что-нибудь воровали и съедали на месте. Несколько раз их прощали, а потом начинали выводить мирно, терпимо, даже стыдливо.
Богатые покупатели катили перед собой тележки, привыкнув к собственному транспорту, бедные шли с корзинками. Тележки ехали, как по дорогам, даже с некоторыми правилами движения, толкая нерасторопных пешеходов, которым, к сожалению, невозможно было посигналить.