Антипитерская проза (Бузулукский) - страница 266

Р. S. Простите за грустное письмо. Быть может, Вас немного развеселит безобидная семейная сценка.

Дело в том, что на Новый год моя жена подарила мне пару замечательных, извините, трусов. То есть пару не в смысле двое, а одни, но настоящие, фирменные, с ободком по талии, с незаметными швами и крохотными пуговичками. Обновить презент в праздники мне было все как-то недосуг. Положил в шкаф и забыл.

Вчера же вечером, уже фактически ночью, после того, как я закончил писать Вам это Послание, я решил принять душ и вспомнил про интимный подарок жены.

Трусы оказались действительно приятные, добротные. Я вышел в одних трусах в прихожую, где у нас высокое зеркало. Было поздно, домашние все спали. Я стал смотреть, как же теперь я выгляжу в этих новых дорогих трусах. Но не успел даже толком встать в профиль, как почувствовал ироничное молчание за спиной. Повернулся: так и есть, жена улыбается во все лицо. «Примеряешь?» — спрашивает. «Нет, просто после душа», — почему-то засмущался я.

Я тогда подумал, что и с Вами, вероятно, происходят такие же мелкие бытовые курьезы. Допустим, одолевает Вас бессонница. Вы встаете среди ночи — и старческой опрометью к гардеробу. Что-то ищете впотьмах, почти на ощупь. Потом подходите к трюмо в простенке между окнами. Раздвигаете портьеры, чтобы сильный лунный свет беспрепятственно проникал в зал. В Ваших руках — галстук, тот самый, венценосный, золото с пурпуром. Сочное тепло луны углубляет его фактуру. Он как будто намокает и еще больше тяжелеет от небесного сияния. Вы прикладываете галстук к груди, прямо к пижаме, — и из Ваших глаз текут крупные слезы... Вероятно, кто-нибудь наблюдает за Вами в это время.

СМЕШНО, РУСАКОВ

1 

Русаков мог выглядеть человеком крайне занятым, хотя в действительности все эти поступки — человеческие, благородные, мужские — были ему смешны, как и деятельные люди, не могущие и дня провести, чтобы чего-нибудь да ни совершить; казалось, что таким образом они цепляются за жизнь, полагая, что чем больше своих колючек в нее воткнут, тем дольше на ней удержатся. Конечно, сидеть сложа руки в позе лотоса и улыбаться с натужной просветленностью — тоже нехорошо. Но и целый день изображать вечный двигатель, живчика, трудоголика, а потом на самом интересном месте вдруг захрапеть — это уж совсем глупо. Лев Николаевич Толстой как-то сокрушался: могу, говорит, понять всех, даже самого последнего изверга, но вот дурака, хоть убейте, понять не могу. Забыл, умел понять и дурака.

Телевизор напомнил Русакову, что в Петербурге в этот рождественский вечер объявлено штормовое предупреждение. У ведущего в «Вестях» губы были скользкими, как две лески, и когда он говорил, они перекручивались. Его брезгливое замечание об аномально теплой зиме этого года вдруг сменилось шалопайским кликушеством о грядущем наводнении, шквалистом ветре, обрыве электропроводов, затоплении подвалов в центральной части города, выходе из строя канализации, аварийном закрытии некоторых станций метро, обрушении рекламных щитов, сносе кровель, промозглом ливне в мареве землистого мрака, возможных человеческих жертвах.