— Кто?.. Я?!!
Не одеваясь, я выскочил во двор, задыхаясь, добежал до конюшни, промчался мимо удивленного Жукова, взнуздал и вывел из денника породистую Красотку, с перегородки залез на нее, проехал по коридору, ногой открыл обе двери и выехал на мороз.
Два круга я объехал рысью, потом заставил Красотку скакать и резко поднял ее у крыльца, на котором, я уже видел, стояли Зиновий и Яков Борисыч.
Яков Борисыч что-то сказал Зиновию и ушел, хлопнув дверью.
— Молодец... далеко пойдешь! — сказал Зиновий, кладя руку мне на плечо.
После обеда было собрание — и Яков Борисыч представил меня группе.
— Вот... прошу любить и жаловать... новый исполнитель роли Степана.
— А Чудновский?
— Чудновский отпал, — сказал Зиновий.
Я встал, насмешливо поклонился. Я не хотел показывать, что это такая уж для меня радость — участие в их фильме... не хотел показывать, но все-таки, наверное, показал.
Мы вышли из Красного уголка с Зиновием.
— Да-а-а, — задумчиво говорил Зиновий, — все-таки суровая это вещь — сцена в проруби!
— В какой... проруби?
— Ну, в какой, в какой!.. Которую ты нам показал!
— А какая там сцена?
— Обычная. Герой бросается в прорубь и тонет.
— А зачем? — Я разволновался.
— Ну, совесть его замучила. Понимаешь?
— А когда мне нужно будет это делать?
— Тебе? А кто сказал, что тебе? Это главный герой! А ты разве главный герой?
«Не я... Но все равно — зачем?!»
— А нельзя по-другому?
— Как по-другому? — недовольно спросил Зиновий.
— Ну, изменить. Чтоб он не гибнул...
— На что заменить? На борьбу с удавом? — Зиновий усмехнулся.
— Точно! — обрадовался я.
— Или, может, на «Бородино»? — сказал Зиновий. — Добегает до проруби, читает с выражением «Бородино» — и идет обратно!
— Хорошо бы! — сказал я.
— Нет уж! — сказал Зиновий. — Будем снимать так, как в сценарии написано. Ты ведь и понятия-то еще о жизни не имеешь! Понятия не имеешь о человеческих переживаниях!
— Имею! — вдруг сказал я.
Я собирался рассказать о том, как мы отобрали у старого человека елку, но остановился.
— Имею, — сказал я. — Однажды, летом еще... смотрел я на улицу из окна. Вдруг — скрип! — «москвич» резко останавливается, тормозит. Из него выскакивает водитель и двумя ударами — бац, бац! — того человека, который перед капотом «москвича» оказался. Тот упал, а этот сел, дверцу захлопнул и уехал! А тот — поднялся так медленно и долго-долго пиджак отряхивал, глаз не поднимал. Боялся, что увидели все, как избили его.
— Так, — сказал Зиновий.
— А летом тоже... в Петергофе... садится в автобус девушка, очень некрасивая, с отцом. И думает, что все думают про нее — что все, мол, гуляют, кто с кем, а она — с отцом! И вот посидела она так неподвижно — потом вдруг достает, со вздохом, шоколадку, выдвигает из обертки. Мол, если все так плохо, хоть шоколаду поем.