— Тот первый увёз? — спросил сидевший с нами толстый дядька.
— Ну да, — сказал дед. — Второй, как узнал, вообще разъярился. «Под землёй его найду!» — кричит и всё собирается куда-то тоже умчаться. Еле удержали его, уговорили, чтобы до станции нас довёз. Но всё успокоиться не мог, дрожал — пришлось нам ещё успокаивать его, мать ему горсть кишмиша подарила, чтоб не расстраивался. Только в поезде мы поняли — деревенская простота! — что наверняка эти двое заодно были, в паре работали: один вроде бы нехороший, зато второй хороший, и вроде ограбленным уже и не так обидно. Как поняли мы это, так начали хохотать, до самой Берёзовки вспоминали да хохотали. Семья, вообще, у нас весёлая была: часто хохотали, когда плакать бы нужно было.
— А дорого этот... мешок кишмиша стоил?
— Да порядочно. Могу сказать: как приехали, так на один мешок кишмиша — ну, это изюм такой, сушёный виноград — целую корову выменяли, а на мешок риса — лошадь! Стали снова в Берёзовке жить. Ну, тут уже колхоз стал организовываться — коммуна во время голода распалась, — и я в колхозе уже работать стал, лет двенадцать мне тогда было. Бывало, запряжёшь коня в плуг, перевернёшь плуг, чтобы за землю не цеплялся, и скачешь на какой-нибудь дальний участок — пахать. У нас странно там места назывались... Ураль! Потом было такое место — Куток. Уезжаешь на весь день, до глубокого вечера, берёшь с собой котелок, пшена и сала кусок. Попашешь, потом разведёшь костерок, нарежешь сала, насыплешь крупы, палкой какой-нибудь сало растолчёшь да ещё дикую луковичку туда бросишь. А когда утку подстрелишь — бросишь туда — или хотя бы грача, — объеденье! Я уже охотился тогда вовсю — без особого, правда, успеха. Помню, однажды забрался в болото по шейку, ружьё зубами держу из последних сил. И вижу: на чистом месте плавает стая уток. Я вынул ружьё из зубов, стал осторожно наводить... Ба-бах! Дробь по воде, брызги. Утки улетели, а одна, гляжу, ранена: одним крылом машет, а другое висит. Но всё равно быстро-быстро уплывает. Я ружьё положил в развилки камыша — и за ней. Плавал, нырял — так и не догнал! Исчезла куда-то. Утки часто, когда их ранят, ныряют глубоко, хватаются клювом за стебель камыша и не выныривают к охотнику — так, клюва не разжимая, и погибают.
— Не нашёл, значит, её?
— Не-а! — весело проговорил дед. — Ружьё и то еле потом разыскал! Выбрался из болота весь в грязи. Я, вообще, довольно чудаковатый был, взрослые часто надо мной смеялись, поэтому я не рассказывал никому, как я утку ловил. Тебе, наверное, первому рассказываю — через шестьдесят пять лет!