Что посеешь... (Попов) - страница 22
— И ты играл?
— Не! — вдруг весело признался дед. — Не выходило у меня!
«Конечно, — подумал я. — Когда станешь профессором, известным учёным, можно и признаться в том, что в детстве не получалось у тебя что-то, — скажем, на сцене не мог играть. Это те, у кого в жизни не получилось ничего, вынуждены врать, что когда-то и где-то они блистали!»
— Не выходило у меня! — с каким-то даже удовольствием повторил дед. — Так что я там в основном на побегушках был — достать, принести... Помню такой эпизод: должна была ставиться антирелигиозная пьеса и нам с другом Саньком поручили иконы из монастыря привезти — по ходу действия нужны были иконы. А монастырь, брошенный после революции, стоял за рекой, на Краишевской горе. Помню, приплыли мы туда на лодке, вошли в монастырь. Там пусто всё, брошено, темно, — только святые с икон страшными глазами смотрят на нас. Ну, схватили мы пару самых больших икон, ростом примерно с нас, и на воздух выскочили, с облегчением вздохнули. Потом плыли мы через Терсу обратно — солнце уже садится, река тёплая, сверкает. Санёк вдруг говорит: «Иконы, наверное, вымыть надо — гляди, в паутине все да в пыли!» Ну, перевалили мы иконы через борт, сами на них перебрались, стали мыть, и так уютно оказалось на них: солнце греет, волны покачивают. Потом стали с них нырять. Вечер этот помню, словно недавно совсем он был: солнце светит с заката, вода блестит, а мы нырнём туда, потом выберемся на икону, отдышимся и снова ныряем.
— Ну а как пьеса прошла?
— А этого я уж не помню! — улыбнулся дед. — Но помню, очень часто мы собирались тогда все вместе, мечтали о том, как жизнь переменим!
— Ну и что вы хотели переменить?
— Ну, тогда это очень конкретно было. Я, например, больше всего хотел, чтобы голода больше не было, такого, как только что прошёл, от которого маленький брат мой умер и ещё полдеревни. Мечта у меня была уже тогда — сделать так, чтобы всегда хлеба хватало для всех! Тем более голод ещё продолжался, лепёшки из лебеды обычная была еда... Поэтому, когда сестра Татьяна из Саратова приехала — она там уже в педагогическом училась — и сказала, что набирают в сельскохозяйственный институт, я сразу же сказал: «Еду!» Дали мне с собой курицу, одеяло, денег три рубля, и Настя, старшая сестра — ну, чью тетрадку ты ночью читал, — дала от себя ещё десять рублей. И всё. Пошёл на разъезд Марец, сел в поезд и поехал.
— И приехал в Саратов?
— Погоди ещё! — усмехнулся дед. — Это только в голове у тебя... всё так сразу и рядом, а жизнь — она большая. На поезде я доехал до Камышина, там сел на пароход и поплыл в Саратов. Ну, естественно, на палубе плыл, купить билет в каюту — за пять рублей! — мне и в голову не приходило. Нашёл на корме какой-то свёрнутый канат и на нём сидел, по сторонам смотрел. И здорово, помню, меня Волга поразила. До этого я только Терсу видел, а тут плывёшь и плывёшь и всё берегов почти не видно! От восторга, помню, на месте не мог усидеть, то и дело вскакивал, подбегал к кому-нибудь из попутчиков: «Эк, гляди, какая река-то!» Ну, все отвечают: «Ну какая река? Обыкновенная!» А я посижу опять на своём канате — и опять не выдерживаю, подскакиваю к другому кому-нибудь: «Эк, гляди, река-то! Гляди!» Скоро меня, наверное, за сумасшедшего какого-то стали на палубе считать. Я тогда абсолютно простодушный был — наивный, как сейчас бы сказали. Но горячий — непременно считал своим долгом своими переживаниями со всеми поделиться. Ну, доплыли наконец до Саратова, взял я свою котомку, сошёл на берег. Стал у всех спрашивать, как до сельскохозяйственного института добраться, наконец разыскал. Зашёл в дирекцию, сказал, кто я и откуда, записали меня на подготовительные курсы, потом дали бумажку: «Это коменданту общежития отдай!» Пришёл я в общежитие. Огромное количество коек в гигантском каком-то зале — конца и не видно. В жизни ещё таких больших комнат не встречал. Ну, нашёл наконец свободную кровать, котомку под голову положил — и сразу уснул. Проснулся, не знаю уж через сколько часов, и понять со сна не могу: где же это я нахожусь? Кругом шум, кто ест, кто на гармошке играет, уходят, приходят... И главное, не могу понять: утро сейчас или вечер? А спросить боюсь, понимаю: на смех поднимут, сразу за чудака у них числиться буду. Народ, гляжу, бойкий вокруг, как в деревне говорили у нас, на ходу подмётки рвут, а я не особенно бойкий был тогда. «Ну, — думаю, — заклюют!» Но постепенно освоился, понял, что уже побольше знаю откуда-то, чем большинство из них, а сначала они мне какими-то просто богами казались. Но разобрался постепенно, что к чему. Это всегда сначала кажется, куда ни приди: господи, как же я тут буду? Вон все вокруг какие бойкие и знающие! Но начнёшь постепенно разбираться и видишь: большинство хорохорится просто, а умеют не больше тебя, если не меньше!