И другие учителя-мужчины тоже нередко врывались в уборную с внезапной облавой, да и учительницы, честно говоря, не особенно стеснялись врываться. При этом они, правда, возмущенно демонстративно отворачивали головы от писсуаров, как бы подчеркивая, что ради истины вынуждены пойти на нарушение морали, но и это нарушение приплюсовывалось ребятам, их преступление становилось двойным. Поэтому вопреки созревающим половым чувствам все-таки мы чувствовали себя лучше, когда в уборную врывались учителя-мужчины, моральное наказание в этом случае было как-то легче, поэтому учителей-мужчин ненавидели меньше — они не заваривали такого стыда, как бесстрашные и принципиальные наши учительницы. Поэтому я и обратил свой взор в сторону Зосимыча. К тому же и вообще он был мужик неплохой. Под моим вопрошающим взглядом он сначала было потупился, но потом, согласно общему настою, гордо поднял голову — мол, ваши уловки бесполезны!
— Но, Илья Зосимыч, — заныл я, понимая, что общее мнение уже создано и его не поколебать. — Ведь вы же... бываете... у нас... видите... видели меня хоть раз?
Учительницы снова надменно выпрямились — зона обсуждения была вопиюще неприличной, и вина за это, как тогда было принято, вешалась не на них, а на меня, словно я завел этот разговор. И тем более все было оскорбительным, что я запирался: другие быстро признавались, чувствуя, что это порок не страшный, а свойский — многие учителя тоже курили, было как бы тайное соглашение, сочувствие... признайся, простим! А я скрывал истину, запирался... Но что делать, если я действительно не курил?!
— Да когда ж я курил?.. Кто видел?!
— Видели, не беспокойся! — Завуч при всей своей выдержке не мог вскользь не обласкать взглядом осведомительницу. Учительница химии смущенно потупилась под поощрительным взглядом... Я понял, кто видел и кто родил это собрание. Но что она видела?
— Что она видела?
— Ты шел... от ограды (наверное, чуть не сорвалось — «церкви»)... шел от ограды к школе... и нагло курил!
Я вспомнил солнечное морозное утро, свое состояние... Еще в такое утро — курить!
— ...Да это пар! Пар шел изо рта! — воскликнул я.
Странно — у других не увидели, а у меня увидели.
Может, потому, что шел позже и попал на солнце лишь я? Или, может, вообще я был под тайным прицелом давно. Преступление подозревалось и вот — какая удача! — подтвердилось.
— ...Пар это... честное слово! — Уже почти спокойно я посмотрел на всех.
— Пар... не может так валить! — сосредоточившись, проговорила химичка.
Все удовлетворенно закивали. Все правильно! Не может так быть, и даже думать такое вредно — чтоб один наглый ученик мог быть умней — и, главное, честней — педагогического коллектива.