Все понемножку задремывали в салоне. Залезать при такой волне в свои узкие гробики никому не хотелось...
Тусклый рассвет... и лупит сплошной дождь!
— Пошли. — Друг растолкал меня. Мы надели куртки и вышли.
Слева за пеленой дождя из наклонного берега торчал целый лес минаретов.
— Турция?
— Стамбул!
Дождь аж отпрыгивал от палубы. Однако внизу, прямо под нами, раскачивались на изогнутых фелюгах рыбаки, время от времени вытаскивая гирлянды серебристых рыбок. Да, тут сурово, как и везде!
Берега с обеих сторон сходились. Плоскими ступнями поднимались по склонам крыши, припадая к мечетям с круглыми приплюснутыми куполами. По бокам торчали минареты. Качка на время прошла, все стояли на воздухе.
— Это Айя-София?
— Нет. Айя-София отсюда не видна.
— Почему это?
Мы уворачивали от Стамбула вправо.
— Гляди!
Высоко в сером небе тянулась черная нитка птиц — она надувалась ветром, как парус, потом порвалась.
— Гляди — еще!
Вторая нитка... третья... четвертая... Как высоко! Куда это они?
Мы прошли под высокими, натянутыми в небе мостами — один, потом второй... берега расходились. Плоские домики на склонах становились все мельче.
Все стали собираться у рубки. Там сейчас стоял сам капитан, и рядом с ним главный из нас — Урман, организатор круиза. Обычно хохочущий, как бы легкомысленный, сейчас он был хмур, неподвижен... иногда они о чем-то переговаривались с капитаном.
Чем дальше мы шли, тем больше было по бокам кораблей, стоящих на якоре.
— Черное море штормит... Но решили идти! — передавалось друг другу.
Берега удалялись. Все сильнее раскачиваясь, мы выходили в шторм.
Обгоняя нас, в море выходил длинный серый сухогруз, раскачиваясь все больше, пролетая сквозь брызги.
— Наш! «Волго-Балт»! — вдруг раздался крик.
Мы кинулись на тот борт.
— Наш! — воскликнул украинец, стоящий рядом, радостно переглянувшись со мной, забыв на это время о проблемах круиза.
Все мы стояли вдоль борта — и украинцы, и белорусы, и эстонцы — и со слезами смотрели, как наш сухогруз, единственный, кто вышел в море с нами, ныряет в волнах!
Тут нечего было обсуждать... Любим мы Родину, любим все!
Потом мы разошлись.
А это что за хмурый город встает из тяжелого тумана?
...Одесса! Господи, Одесса!
Впервые как иностранцы вплываем в нее!
Хмурые улицы, мрачная толпа.. Господи! Одесса!
Мы высадились из автобусов у Дюка, у знаменитой лестницы, спускающейся к морю.
Дюк здорово что-то позеленел. У его подножия стояла старушка в панамке и что-то дребезжащим голосом пела. Что-то в этом было такое, на что и смотреть было невыносимо, не то что помогать! То ли дело нищие в Италии!