Грунин! Алехин!
— Ну, наконец-то! — произносит, улыбаясь, Алехин, и в богатом его голосе слышно многое: и наконец-то я открыл глаза, и наконец-то есть, что увидеть: новое время!
Портрет Зайчика еще висит на стенке, но уже запыленный, забытый.
— Ну, все! — хрипит Грунин. — Хватит тебе под задом сидеть!
Освободитель!
— Он прав! — улыбается Алехин. — Ваша голова занимала явно не соответствующее ей место. Такими людьми, как вы, теперь никто не позволит нам разбрасываться!
Чуть было не разбросались! Слезы умиления душат меня, но я все же трезво пытаюсь понять: по какому случаю такой парад? Неужто только ради меня? Ну, соображал вроде что-то... называли меня то «цифроед», то «шифроед»... дураков на ту технику и не брали!
— Поправляйтесь! — улыбается Алехин, и они уходят.
Потом так же торжественно, с целым консилиумом появляется Ромка. На петлицах у них, медицинские значки — змея над чашей, а не колесики с крылышками, как у нас.
— Ну, что, пузырь? — Ромка светится самодовольством.
Везет мне: выстрел в меня послужил сигналом к перевороту. И в больнице, уже под обстрелом, когда рушился последний Оплот Социализма, Ромка сделал мне уникальную операцию, извлекая пули, и теперь рассказывает коллегам о ней.
— ...Повернись!
Нашел куклу!
— Все!
Консилиум удаляется с прохладным ветром.
...Больше желающих нет?
Неожиданно приходит Маркел. Под халатом у него — уже не тело, а словно бы мощи. Но по-прежнему полон злобы!
— ...Ну, как там наша установка? Фурычит? — спрашиваю я.
— «Наша»! Наша — тюрьма да параша! — злобно говорит Маркел, и я внутренне соглашаюсь с ним.
И когда я выхожу из больницы, оказывается, что «тюрьма да параша» еще не самое страшное.
Сонькина Губа. База Стратегических Вооружений. Черная вода с торчащими мертвыми деревьями. Кто по своей воле попрется сюда? Думаю, даже шпиону, крепко получающему в валюте, и то надо всю волю собрать, чтобы продержаться здесь!
Скромную подводную лодку лепят на Адмиралтейской верфи, оттуда она, поскольку Балтийское море торжественно объявлено безъядерным, медленно плывет через Неву, Ладогу, Свирь — за обычным буксиром, замаскированная под сарай, скользит среди лугов и стогов. Так мы и плыли.
И, наконец, скрылись в темной Сонькиной Губе. Здесь мне предстояло ставить на лодку новую связь — какую, я даже сам еще не знал... У нас это принято: о том, что делаешь, узнавать в конце.
Алехин только намекал, что такого еще не было... Это уж точно!
Пока мы плыли, Грунин только говорил мне, что я законспирироваться должен — якобы поругаться с начальством, запить, загулять.