— А может, подхаронивать? — Дзыня его спрашивает. — Ваше имя, случайно, не Харон?
Тот долго глядел на него подозрительно.
— Угадал! Харитон.
Вернулись мы под хмурые своды часовни.
Харитон говорит:
— У меня часто тут подобные дела случаются, так что продумано все уже до мелочей. Может, выпьете?
Сходил за печь, вынес два валенка вина.
— В одном, — говорит, — у меня на ореховых перегородках настоянно, в другом — на ореховых промежутках... Не брезгуете, что в валенках у меня?
— Не-ет! — Дзыня говорит. — С перегородовки, я считаю, начнем?
Посмотрел на меня. Я кивнул.
— А помнишь, — Дзыня мне говорит, — как перекликались мы через весь город?
Еще бы не помнить! Телефонов у нас тогда ни у кого не было, а общаться друг с другом хотелось непрерывно. Нам, конечно, обидно было — все только и делают, что звякают друг другу да брякают. Хотели себя телефонизировать, бумаги разные доставали про то, какие мы несусветные умники и красавцы. Но нам в ответ неизменно из самых разных инстанций: комиссия такая-то, рассмотрев, нашла нецелесообразным...
Однажды вышел ранним утречком на балкон. Туман густой... А Леха тогда на совершенно другом конце города жил. Постоял я. Как грустно-то без товарища! Сложил я ладони рупором, как закричу:
— Леха! Слышишь-то хоть меня?
Долгая пауза, минут, наверное, пятьдесят, и вдруг доносится ясный ответ:
— Слышу... Чего орешь-то?
— Да ведь иначе бы ты не услышал меня.
— А-а-а...
...Пока вспоминали мы, рассвело. Красное солнце появилось на льду. Лед тонкий, гибкий, бросишь по нему камень — зачирикает, запоет!
— Ну, давай, — Дзыня говорит. — Выпьем промежутовки: за нас, за нашу дружбу, за Леху!
И только он это произнес, из-подо льда вдруг раздался громкий стук! Выбежали мы из часовни и оцепенели. Из пролома во льду вылетел, трепыхаясь, огромный лещ, затем ладонь появилась, потом локоть... И вылез Леха: живой и, что самое поразительное, абсолютно сухой!
— Ты чего там делал-то? — изумленно Дзыня спросил.
— Спал, чего же еще? — сварливо Леха ответил. — Отлично, надо сказать, спал...
— Леха! — заорал я.
Вернулись мы в часовню. Леха обиженно стал бормотать, что перегородовки с промежутовкой ему не оставили.
— Что такое? — Харитон озадаченно говорит, удивленно Леху ощупывает. — Не порядок!
Трубку снял, начал звонить.
— Эх, повезло вам! — зло говорит. — Воду с пруда спустили еще позавчера!
Потом лето настало. Однажды пили мы чай в кухне у меня, у открытого окна. Вдруг появляется в открытом окне голова!
— Здравствуйте! — говорю. — В чем дело?
— Да вот любуюсь, — бойко вдруг голова заговорила. — Как здорово у вас цветочек разросся. У меня и сорт тот же, и сторона вроде бы солнечная, а не то!