Я бегу по отделению, стараясь не задерживать взгляд на пациентах, но каждый из них неизбежно напоминает мне об отце: такая же пижама из Marks & Spencer, такой же частый сухой кашель, нетронутые фрукты на прикроватной тумбочке, слишком старательно улыбающаяся жена. Я стискиваю зубы, вслед за бригадой врачей направляясь в одну из палат, где, приподнявшись на койке, сидит мужчина с кислородной маской на лице. Стаскивая с рук перчатки, из палаты выходит один из врачей.
– Ложная тревога, – говорит он. – Думали, анафилаксия, но с ним все в порядке.
Сотрудники по одному расходятся, но я чувствую, что словно приросла к полу. В конце концов я остаюсь наедине с пациентом. Он снимает кислородную маску и улыбается.
– У вас есть минутка? – спрашивает он.
– Конечно. – Я сажусь рядом с ним и передаю ему газету, которую он попросил, – она лежит рядом с его койкой.
– Можете мне почитать? – Он открывает газету на странице с результатами скачек. У меня полно бумажной работы, а в скором времени я должна вести учебное занятие. – Быстренько, – говорит он. – Не хочу доставлять вам хлопот, но я без очков ни черта не вижу.
Я зачитываю ему клички лошадей и их шансы на выигрыш.
Он то и дело ударяет кулаком воздух.
– Кандидат на выигрыш, – приговаривает он.
Я не поднимаю глаз от газеты, но чувствую металлический запах химиотерапии, который исходит от его кожи, и слышу шум его капельницы. Но до предела меня доводят его тапочки. Пара тапочек, которые стоят под его койкой. Прямо как у отца.
Слезы, которые я сдерживала последние несколько дней, вырываются из меня таким бурным потоком, что я опрокидываю стоящий рядом с койкой стакан с водой.
– Простите, – говорю я, – пожалуйста, извините меня.
Я встаю, собираясь уйти, но он хватает меня за руку. Он заставляет меня сесть обратно в кресло, и вот тогда я позволяю себе поплакать. Он притягивает меня к своему плечу и, обняв, прижимает к себе, к своей рокочущей груди, так что его ребра втыкаются мне в скулы. Слезы льются быстро и свободно. Должно быть, промелькнуло всего несколько секунд, но мне показалось, будто прошло гораздо больше времени, пока он был медбратом, а я – пациенткой.
– Не держи в себе, девочка.
– Простите. Это непрофессионально с моей стороны. Это я должна помогать вам.
– Ерунда, – отвечает он. – Все мы должны помогать друг другу.
Я все плачу, и плачу, и плачу, и каждой клеточкой своего существа желаю, чтобы этим пациентом, который сейчас меня обнимает, который умирает от рака, был мой отец.
Шерил пришла на похороны отца. Она стоит позади остальных, около двери, в стороне от друзей и родственников покойного, стараясь вести себя ненавязчиво и уважительно. Я стою впереди и обнимаю маму, рядом плачут дети, но даже отсюда я вижу, что лицо Шерил залито слезами.