– Они самые. – Приняв карточки, я поинтересовался:
– А Кириллыч как?
– Пошел в гору! – рассмеялась Марина. – Я устроила его в ИВК, и ему весной старшего научного сотрудника присвоили.
– Взялся за ум!
– Правда, уже месяц не видела Кириллыча. Работа все, работа…
Посмотрев на меня с улыбкой, девушка сказала:
– Пойдем? Пора уже.
– Пойдем.
Мы покинули директорат, и я предложил даме подвезти ее. Дама согласилась. Поселилась Марина в хорошем месте, в квартире на втором этаже небольшого, опрятного дома из бруса, обитого дранкой и оштукатуренного.
Я не напрашивался в гости, и девушка не приглашала меня зайти – она просто взяла меня за руку и повела наверх. Раздеваться мы стали в маленькой, чистенькой прихожей – без той суетливой спешки, которую показывают в кино перед постельной сценой. Мы отбрасывали от себя галантерейные изделия неспешно, зато целовались увлеченно, а потом я подхватил Маринку, голенькую и гладенькую, и потащил в спальню.
Я не заморачивался ревнивыми проблемами насчет того, кто у нее был до меня, а лишь радовался тому, что вчера Кузьмич переложил-таки печку в баньке на ферме, и мы с утра вымылись как следует. Вечером сил не было ни на растопку, ни на банный день.
Маринка всегда была очень чистенькой, и мне было просто страшно представить, что она подумала бы обо мне еще вчера, уловив запах немытого тела.
Я не спешил даже теперь, когда красивая и голая девушка лежала на постели передо мной, раскинув руки, раздвинув ножки, зажмурив глаза и улыбаясь. Я очень давно не был с женщиной, но, наверное, именно поэтому и не торопил события, желая насладиться по максимуму каждым мгновением близости.
Я целовал Маринку, гладил ее, лизал даже, мял и тискал, вызывая то стон, то вскрик, то неразборчивый лепет. Она сама притянула меня к себе, и…
…Я долго просто лежал на смятых простынях. Сначала унимал дыхание, ласково поглаживая прижимавшуюся ко мне девушку, потом обнял ее и смотрел поверх ее головы в окно, где над деревьями сквера выглядывала зубчатая линия Приморских гор.
Мне было хорошо, и я ни о чем не думал. Лениво подобралось однажды воспоминание о Наташе и уползло в сумерки души.
Правда, даже сейчас, когда рядом лежала Марина, закинув мне ногу на живот, я думал о своей бывшей с сожалением. Мне по-прежнему не хватало ее.
Маринка – прелесть, но этого мало. Если мне доведется надолго уйти, я буду скучать по ее ласкам, по той невинной развращенности, с которой она ныла: «Миньку хочу-у… Хочу миньку!» Буду томиться по ее телу, а душа? А душа в те самые минуты будет помалкивать.
Наташа – родной мне человек, и этого не избыть никак. И забыть не получается, да и не хочу я ничего забывать.