Алексей слышал, как отец разговаривал с кем-то о старых шпалах на железной дороге, прося продать их колхозу, с кем-то о гвоздях, о шифере… Наконец свернул блокнот и долго сидел за письменным столом над бумагами.
Уже в одиннадцатом часу ночи, когда в усовских домах не мерцало ни одного огонька, они сели пить чай.
— Отец, а ведь колхозники не видят, как много ты работаешь, считают тебя перелетной птицей. Занесло, мол, в Усовку шквальным ветром.
— Они не могут иначе, — сказал Николай Семенович. — Очень часто менялись председатели.
— А сколько ты пробудешь?
— Этого никто не знает. Если дела пойдут на лад, значит, оставят, не пойдут дела — по шапке дадут… Стараюсь, не хочется оконфузиться. Должность, конечно, канительная. Но если сбудется, как задумываю, так и научной работой смогу тут заниматься. Моя ученая специальность — орошаемое земледелие.
Смуглый румянец разлился по обветренным щекам Николая Семеновича, задумчивые глаза стали сухими, и чернота их сделалась матовой, как бархат.
— Конечно, я — сын крестьянина, понимаю в сельском хозяйстве, но этого мало. Приходится быть экономистом, инженером, наконец, психологом. Тут городские мерки не всегда пригодны.
Слушая отца, Алексей думал о себе, то оглядываясь назад, то загадывая наперед.
После достройки клуба, когда у строителей стало мало работы, долгие осенние вечера Алексей проводил дома один в большой неуютной избе, то устраивал полки для книг и посуды, то мастерил табуреты, то расстанавливал удобнее вещи, чтобы они утвердились на своих местах прочно, надолго. Любил он читать, проявлял кинопленку, слушал по радио музыку.
Всегда умевший занять себя, он не скучал, но иногда на него безжалостно наваливались воспоминания. Вспоминалось разное: школа, спортивный клуб, занятия музыкой, театры, Галя… Все было иным, чем теперь… Галя!.. Было удивительно приятно произносить это имя. Но почему она не ответила на его письмо? Видимо, на расстоянии ослабевает дружба. Что ж, это естественно… У нее свои интересы, у него свои…
А в чем же его интересы? До осени работать, потом служить в армии три года. А что лежало дальше — не просматривалось. И тут он подходил к мысли о цели жизни вообще, о смысле всего, что называют общественным укладом, о личном, человеческом… В голову лезло вычитанное в книгах, услышанное от пожилых людей, переплетаясь со своими мыслями, путалось в клубок, в котором не отыскать ни начала, ни конца…
В сенях стукнуло, потом кто-то шарил по двери, ища скобку. Алексей открыл. В комнату шагнула женщина в ватнике, валенках, в платке, надетом на голову шалашиком и замотанном концами вокруг шеи.