— Как непочтительно к нам, к женщинам.
Проводив Галю, Алексей не пошел на работу, сидел дома, скучал. Ни к чему не тянулась его душа — ни к книгам, ни к радио, ни к прогулке. Не пошел он и в клуб на кинокартину вместе с девушками, как было условлено. На уме было одно: Галя. Не ожидал, что будет так страдать. Злился на весь свет, хотелось сорвать злость. Но на ком, на чем?.. Едва стемнело, когда Алексей лег спать. Лежал с открытыми глазами, думал: «Все правильно: я не собираюсь жениться… какой из меня муж в девятнадцать лет! А ей пора замуж. У нее своя логика… Но теперь я лишаюсь самого близкого человека…» Потом воображал Вадима… Что за парень? Значит, лучше его, Алешки, раз Галя выходит за него. «А то подождала бы года три… отслужу в армии, а там, может быть, и женихаться стану…» Как ни рассуждал, а в конце концов пришел к тому, что Галя поступила с ним предательски… С этой последней мыслью, пронзившей уже дремотное сознание, Алексей заснул… Встав утром рано, взял ружье и ушел на лыжах. В медленно занимавшемся сером зимнем дне бродил по полям и перелескам, стрелял во все живое: в сорок, в ворон, в галок, — стрелял с ожесточением, вкладывая в каждый выстрел свою обиду. Вечером, возвращаясь домой усталый физически и духовно, встретил Прохора.
— Шухер из-за тебя был, — сказал инвалид с явным удовольствием. — На работу не вышел вчера с обеда и нынче не показался. Думали, заболел. А тут говорят, с ружьем ушел. Ну, пошумели. Я — первый. Работа горит, а ты — на охоту.
— А у меня вот тут горит! — Алексей ударил себя в грудь кулаком. — Понимаешь ты это или нет?
— Так надо было опохмелиться. А то всех взбулгачил.
— Пошли вы все… знаешь куда!..
Дома пришлось выслушать нотации отца. Алексей принял их, как привычное, уже не действующее лекарство.
Мохноногая лошадь резво бежала по накатанной до блеска санной дороге. В санках с обитым клеенкой задком сидели Венков и Перепелкин. Ехали они в райцентр на пленум райкома партии, а по пути решили заехать в Лапшовку, на птицеферму.
Ветер дул навстречу, из-под копыт лошади иногда летели в санки комья снега. Закрыв лица воротниками пальто и капюшонами брезентовых плащей, седоки молчали.
— Тулупов, — вдруг выкрикнул агроном, — тулупов не заведем!
Венков повернулся к нему, отогнул угол воротника ото рта, чтобы удобнее было говорить.
— Раньше у каждого крестьянина тулуп водился, а теперь — редкость. Надобность, видно, миновала.
— Не в том дело. Конечно, на лошадях по целым дням не ездят, но в кузове грузовика сейчас так просифонит!.. Похлеще, чем в санях. Дороги тулупы. На полушубки и то овчин не хватает. Вот какие на нас с вами пальто-то? На вате. Поднадевали под пиджаки кофты шерстяные, белье теплое, а ведь не спасает. То ли дело полушубочек, а на него тулуп с большим воротником.