Ника (Боровиков) - страница 28

— Да уж работали на совесть.

…Только Прошка снова принялся за печку, опять пришел Владимир Жбанов, вынул из кармана бутылку. У печника глаза радостно заблестели.

— Володя!.. А я-то тебя заглазно костерил! Ух! Жадюгой обзывал, а ты… ты вошел в положение.

— Об одном прошу: раздавите ее, мерзавку, после работы, — с вежливой улыбкой попросил Жбанов.

— Это уж само собой… — Прошка театрально прижал к груди испачканные глиной руки. — Я ее при тебе в воду поставлю, пускай прохлаждается. — Взяв бутылку за горлышко двумя пальцами, он осторожно опустил ее в ведро с мутной желтой водой. — Видел?.. Схоронена до поры до времени.

Спустя четверть часа после ухода Владимира Жбанова к печнику чуть не на карачках, кряхтя и чертыхаясь, подобрался Лавруха, сел на полу.

— Всего так и скрючило. Карниз пришивал на ветру, проегорило насквозь. Глянь на руки-то!.. Зажелезило — не согнешь.

Прошка не отвечал. Пристукнув кирпич и проведя по шву ладонью, он стряхнул с руки остатки глины, вытер о фартук, стал неторопливо сворачивать цигарку. Глаза Лаврухи следили за каждым движением Прошкиных пальцев. Прошка молчал, и это молчание сердило старика.

— Прошка! — позвал он тихо.

— Я тут, Лаврентий.

— Как ты думаешь? — Лавруха захлопал морщинистыми веками на ведро с бутылкой. — Остыла?

Прошка сплюнул сквозь зубы.

— Проверь.

Лавруха быстро вскочил на ноги, склонился над ведром, пальцы забегали по бутылке.

— В самый раз.

Прошка с безразличным отношением ко всему на свете сидел, полузакрыв глаза, и, казалось, не слышал, что говорил Лавруха.

— Слышь, Прохор, поспела.

— А?

— Поспела, говорю, охладилась до нормы.

— Ты про чего это?

— Ну!.. — старик ткнул пальцем в сторону ведра. — Распечатать?

— А закусывать рукавом?

— Вопрос резонный. Но я эту проблему мигом распотрошу.

Лавруха зарысил на улицу, а Прошка оскалил в усмешке прокуренные до желтизны зубы.

— Меня осуждал, а сам забегал, будто скипидаром под хвостом смазанный.

Лавруха обернулся скоро, вывалил из карманов ватника соленые огурцы, из-за голенища вяленого леща, из-за пазухи краюху хлеба.

— Зови!

Вздохнув широко раскрытым ртом, Прошка рявкнул во все горло:

— Э-эй! Сюда, братва!

На крик сошлась вся бригада — семь человек, усаживались, закуривали, ждали, что скажет бригадир. Лавруха молчал, выжидательно поглядывая на Прошку, который скреб лохматую голову, запустив пятерню под кепку, и о чем-то сосредоточенно думал. Поперечная складка над переносицей была признаком «мысленных мук» печника. Но вот глаза его усмешливо загорелись. Сдвинув на затылок кепку, он откашлялся.

— Наш бригадир созвал нас на совещание, и ему надо бы открывательную речь двигать.