После второй кружки утерла лоб головным платком, лежавшим на плечах, пододвинула Венкову жестяную коробочку с леденцами, сказала с умилением:
— Московские… В Москве всякий продукт есть не в пример другим местам.
— Столица.
— Вот и я так думаю: столице без этого нельзя. А в деревне уж как-нибудь.
Венков усмехнулся.
— Надо, чтобы и в деревне люди хорошо жили.
— Надо, надо. — Старушка вздохнула и осторожно спросила: — А вы надолго к нам пожаловали?
— Не знаю.
— Значит, ненадолго. — Старуха отмахнула от себя сухонькой рукой, почмокала морщинистыми губами.
— Не от меня это зависит.
— Как так? Вас прислали, ну и служите, сколь здоровья хватит… Вон у нас в районе дохтур был, смолоду приехал аж из самого Петрограду и до семидесяти семи годочков тут прослужил, до смертушки своей.
— А меня колхозники могут не выбрать, — ответил Венков.
— Вдругорядь-то?.. Выберут. Колхозники приучены голосовать, подымут руки, за кого велено. И-их, сколько вашего брата у нас в председатели голосовалось!.. Не приведи бог!..
Говоря это, хозяйка как-то по-особенному цепко скользила взглядом по лицу гостя, будто хотела распознать его изнутри.
— С сыном не хотите жить? — спросил Венков после недолгого молчания.
— Не хочу. Прынцып у меня такой, чтобы, значит, самостоятельно жить. У молодых своя жизнь, у старых — своя. Заскучаю, бывает, слетаю в Москву, на внучат порадуюсь да и опять в свою нору. Сын у меня добрый, сноха тоже ничего, славная.
— А нора у вас неважная. В морозы-то, наверное, продувает.
— Продувает, как не продувать?
— Починить бы надо.
— Надо, как не надо? А кому забота? На свои деньги не могу, не хватит, а колхозу внимания нет.
— Почему же?
— Потому что мы не ведущие. Нас, таких-то, почитай, с десяток наберется одиноких стариков да старух.
— Не ведущие! — Венков рассмеялся.
— Ну конечно. У нас все внимание бригадирам, председателю, завхозу, механизаторам. Они, говорят, ведущие. Это значит, кто трактор ведет, кто людей, кто бумаги… А мы никого и ничего не ведем.
— Ведущие! — повторил Венков, качая головой. — Выдумают же слово. Вы что делаете в колхозе-то? Я еще не успел всех людей узнать.
— Узнаете, — с вызывающей лихостью пообещала старушка. — Мы-то, старые, работаем на затычках.
— Как вас понимать?
— Так и понимать: на затычках. Где какая дыра, неуправа, значит, нас туда и посылают. Старики и старухи — народ безропотный, податься им некуда. Все делаем: сено сгребаем, зерно ворошим, сорняки пропалываем. В трудоспособных-то нас не числят, а работой не обходят. — Матрена Васильевна замолчала, допила чай, налила еще кружку и вся озарилась приятным воспоминанием. — Одно время мы семечками торговали.