Грузчица с мельничного комбината Пелагея Бандурина, прозванная за рост и худобу Жердью, прожила одиноко всю свою жизнь. Обывателю, торопящемуся урвать кусок побольше, кажется чудачеством ее простота и бескорыстие: «А Пашка ненормальная — последнюю рубаху с себя отдает безо всякой выгоды». Соседям думается, что она сажает во дворе цветы, метет следом за дворником дорожки и готова помочь каждому «от нечего делать». Не все понимают, что «Паша хороший человек». В последние дни ее жизни, в том, как она прощается с дорогими для нее людьми, обнаруживается светлый мир души, чистота, крепость и цельность натуры. Сдержанно и нежно ведет она себя во время свидания с Егором — своей единственной любовью. Она торопится принести ему посильное облегчение. «На своего Егора Сидоровича не лютуй, не виноватые мы с ним перед тобой», — говорит Паша женщине, жене Егора, на всю жизнь осиротившей ее, укравшей ее молодое счастье. Не может простить Паша племяннице Ленке потери женского достоинства. Поначалу несколько обескураженная Ленкиной необузданностью («А че я в нашей Свинаревке заработаю? Мне уж двадцать лет. Девок у нас невпроворот, а парней дефицит. Так и прокукуешь одна!.. Жить хочется!»), в дальнейшем Паша бескомпромиссно отвергает такую «философию». Ленкино требование: «Я для себя пожить хочу!» и легкомысленный, жестокий отказ от материнства Паша называет преступлением. Ее приговор не смягчается ни сознанием того, что племянница уже почувствовала угрозу беды, непоправимого несчастья, ни просьбы Ленки к умирающей о прощении. Этот последний решительный жест проясняет многое и в повседневной жизни Паши (ее хлопоты и заботу о дочках запившего с горя Захара), и то, с каким чувством достоинства и неистребимой человеческой добротой прожила она всю нелегкую жизнь.
В «Ирине» пафос нравственной чистоты является основным пафосом романа[1]. Причем автор воплощает здесь свой этический идеал в спорном, на первый взгляд, сюжете. Обсуждение «Ирины» на читательских конференциях после первой публикации романа в 1956 году проходило очень бурно. Некоторые саратовцы строго судили героиню, свою землячку, за любовь к женатому человеку. Уход Романа Лучинина из семьи и счастливая, хотя и нелегкая для Ирины развязка казались кое-кому нарушением всех запретов и моральных норм. Были, конечно, у автора и горячие сторонники. Последующие годы, многое переменившие во взглядах и вкусах читателя, несколько притупили полемичность книги. Однако с тех пор «Ирина» переиздавалась не раз, в том числе и за рубежом, в социалистических странах. Г. Ф. Боровиков и сейчас получает письма — отклики на роман, отчасти удивляясь, по его собственному признанию, устойчивости пристрастных мнений и вообще столь активной реакции в течение почти двух десятилетий именно на эту свою книгу. Вероятно, что решение проблем любви, семьи, брака, которые предлагаются в «Ирине», получает и у современных читателей далеко не единодушную оценку.