Ника (Боровиков) - страница 82

Однажды она остановила Прошку на улице и сказала:

— Тебе, Прохор, не к лицу эта компания.

— Какая?

— С которой вчера у сельпо водку распивал.

Ошеломленный Прошка выпучил на нее округлившиеся, вдруг побелевшие глаза и только шевелил губами с прилипшим окурком, не соображая, как себя вести. Наконец грубо спросил с похмельной хрипотцой:

— А тебе какое дело?

— Мне лично никакого дела нет. Но жаль тебя: еще непропащий, в бригадирах ходишь.

И пошла.

Прошка в тот день напился, но не мог забыть Нюркиных глаз. И обычные глаза-то, без особой красоты… но какие-то очень совестливые глаза. Не выходили из головы слова: «Ты еще непропащий».

Через некоторое время Прошку освободили от должности бригадира. Прожить на одну инвалидскую пенсию было невозможно, а пойти на должность «куда пошлют» не позволяли гордость и обида. Тут еще мать совсем обезножела и слегла, похоронная на сестру пришла. И Прошка со страхом задумался о своем будущем. Умрет мать, один он бобылем останется.

С месяц Прошка не брал в рот хмельного, заботливо ухаживал за матерью и все обдумывал свою судьбу.

«Надо жениться», — решил он.

Юных невест, девушек и молодых вдов, было с избытком, а мужчины шли нарасхват, даже инвалиды. Перебрав в памяти всех возможных кандидаток в жены, Прошка остановился на Нюрке. Во-первых, рассуждал он, она запала ему в память после того короткого разговора; во-вторых, про нее никто не говорил ничего плохо; в-третьих, безответная работница; в-четвертых, потеряла всех родных, хлебнула горя и одинока; в-пятых, не красавица, мужики не будут к ней приставать; в-шестых, в-седьмых… и так далее до бесконечности — все в пользу Нюрки.

И вот, одевшись в довоенный еще, шевиотовый костюм, повязав яркий галстук и прицепив на пиджак медаль «За отвагу», он пришел в дом к Матрене, у которой жила постоялкой Нюрка и, едва поздоровавшись и сев на стул, брякнул:

— Анна, выходи за меня замуж.

Она молчала, вся красная, смотрела в пол. Прошка разглядывал еле приметные бровки ее, подрагивающие короткие реснички, и в нем поднималось чувство жалости к ней, почти нежность.

— Я не обещаю несбыточного. Я полюблю тебя и буду уважать, не обижу ни в чем. Тебе будет трудно, потому что ты не полюбишь меня, безногого. Пить брошу. Входи хозяйкой в дом… Мать — не жилица.

Молчала Нюрка. Молчала Матрена, сидевшая тут же.

— Это так неожиданно, — промолвила Нюрка, поднимая на Прошку глаза. — Я не думала о замужестве. Надо подумать: дело серьезное.

То, что она не ответила сразу ни согласием, ни отказом, Прошке понравилось: «Значит, рассудительная, серьезная».