К вечеру того же дня увидали красноармейцы дом. Он стоит в стороне от дороги, посреди поля, одинешенек. А по пути к нему загнанный черный конь обнаружился.
Берет Остенберг ординарца Третьяка и еще двоих – и к дому. Пальцы на шашке пляшут. Чует, чует зверя.
Странный дом вырос посреди поля, кособокий, недобрый. А старуха встречает их самая обычная.
– Добрый день, мать. Мы – представители единственной законной власти, власти большевиков, Красная конница имени товарища Буденного. Про Ленина чулы?
– Не чула.
Старуха-то не совсем старуха, ей лет пятьдесят, но лицом суха и морщиниста, волосами седа, глазами холодна.
– Так мы вам газеты дадим, почитаете, – Остенберг кивает подчиненным, чтобы дом обошли.
– Я, мил человек, неученая, читать не могу.
– Что ж, вы здесь одна живете или как?
– Одна.
– А что же, мать, там за лошадка дохлая валяется?
– А это сына моего, – не смущается женщина. – Ко мне в гости сын прискакал.
– И кто же ваш сын, позвольте спросить?
– Так вы его знаете. Васька Юдин. Вы же, небось, мил человек, его и подстрелили.
Выхватывает комбриг наган, сердце стучит сильно, и сила по рукам разливается.
– Где он?
Не боится нагана женщина.
– В сарае.
– Сколько с ним?
– Один он. Друзья его принесли, а сами дальше поскакали. Часа два назад, вы их еще догоните.
«Так вот оно что, – думает Остенберг, рысцой двигаясь к сараю. – Была-таки логика в маршруте Упыря. Он домой от нас шел, матушку повидать».
Комбриг замирает у сарая, дает немые команды Третьяку. Ординарец вышибает двери ногой и отскакивает от прохода. Ждут красноармейцы, слушают тишину над полем, тишину под большим темнеющим небом.
– Ты здесь, Юдин? Отвечай!
– Не ответит он вам, – смиренно говорит хозяйка странного дома. – Его уже мертвым принесли.
Остенберг недоверчиво хмурится. Заглядывает в сарай. На полу, среди сухих пучков травы, лежит тело его врага.
Комбриг входит, не опуская пистолет.
Атаман лежит на спине, одетый в ботфорты и красные шаровары с лампасами. Рубаха расстегнута, глаза открыты. В груди три пулевых ранения. Чуток не хватило пулям, чтобы в сердце попасть.
Комбриг прячет наган.
«Вот ты, значит, какой, Упырь», – думает он. Облегчение и радость смешиваются с досадой. Слишком спокойный конец для человека, столько жизней сгубившего. В родительском доме, рядом с матерью…
Юдин не стар – лет тридцать от силы. Черная борода клином торчит в потолок. Щеки впавшие, волосы, как у монаха, длинные, и само лицо как у монаха, как на черных, засиженных мухами иконах.
– Здоровый гад, – подает голос Третьяк. – С такими дырками три дня от нас ходил!