– Мне Авдотья прочитала. Вот.
– Так-так, – Топчиев пожевал губы. – Универсальное и чудодейственное средство от глухоты и немоты доктора Гюнтера? Вы на это копите?
Мужик потупился.
– Для дочери? – спросил учитель, возвращая вырезку с рекламой.
Кивок.
Топчиев промыл бумагу теплой водой, поддел ногтями и аккуратно соскоблил. На стеклышке отпечатался рисунок, который учитель смазал сливочным маслом.
– Не существует в природе никакого универсального средства от глухоты и немоты, – сказал он с сожалением. – Потому как причин для этих хворей множество. Не меньше, чем шарлатанов Гюнтеров.
Хромов промолчал.
Топчиев залил в конденсатор воду с соляным раствором, зажег ацетиленовую лампу.
– Готово! – отрапортовал и нацелил фонарь на пришпиленное к стене полотно ткани.
Хромов ахнул, когда в центре белого экрана возникло чудище с гребнем и клыкастой пастью.
– Паралич тебя расшиби! Черт!
– Не черт, а динозавр, – сказал довольный Топчиев. – Динозавры жили на Земле в доисторическую пору. А данный тип называется бронтозаурус.
– Черт это, – упорствовал крестьянин. – Черт болотный, я его сам видел, мальцом. И механизм ентот видел, у помещика Ростовцева много таких было.
– Ну, пускай, пускай, – мягко улыбнулся Родион. – Важно, что этим демонстративным устройством обладаю я. С ним дети за партами не заснут.
Хромов осуждающе косился на динозавра. Будто хотел плюнуть во вражью морду.
– Вы бы их лучше молитвам учили, а то в прошлом году двое пропали в лесу – Фимкин да Игнатова пострелы. Без молитв-то.
Он отворил дверь, и коридорный сквозняк сдул на струганые доски пола клочки бумаги.
– Иван.
Хромов глянул через плечо черство.
– В Сестрорецке есть училище для глухонемых с мимическим методом обучения.
– Ага, – пробурчал Хромов. – Двести пятьдесят рублей с пансионом в год. Вы мне, что ли, эти деньги дадите, господин советчик? Или крокодил ваш?
Он хлопнул дверью, оставив Топчиева одного с парящим на стене чертом.
Завтракал Родион Васильевич у хозяйки: в его каморку та не вмещалась, колоссальным бюстом своим опрокидывая скарб постояльца.
Изба была большой, с изразцовой печью и даже модными напольными часиками. Авдотья Николаевна, бойкая и нестарая еще вдова, выставляла на стол тарелки. Щи, сдобренные свиной затолкой, и кулеш.
– Кушайте, пока можете, – приговаривала она. – Мужики вон подать совсем не платят. Волость грозит школы грамоты закрыть, а вас домой спровадить.
– Как же закрыть? А детям, что же, темными расти?
– А не в грамоте счастье. Меня, что ли, грамота осчастливила? Мужа похоронила, сыновья на каторге. Я и уроки брала, чтобы письма их с Сибири читать, да не пишут они мне, революционеры мои бедовые. Где счастье-то?