Таким капище являлось во снах художнику Марьичеву, закончившему жизнь в психиатрической больнице святого Николая Чудотворца.
И писателю Раймуту, глотающему выхлопной газ, оно пригрезилось таким же.
Вытянутые восьмигранными пирамидами макушки изваяний. Черные от копоти полуистлевшие тулова.
И не усмешку спрятал прадед в карандашных черточках, а оскал. Подковы ртов с вырубленными клыками. Свирепые морды древних богов.
– Фантастика, – шепчет Ксюша.
– Мы это сделали! – торжествует Илья.
Они кружатся по поляне, не обращая внимания на сгущающиеся сумерки, на силуэт у пихты.
Горельник шуршит когтистыми ветками.
Фотовспышка озаряет статуи. Жуков, копошащихся в лунках глазниц.
Илья просит духов тайги: «Если вы существуете, помогите мне вернуть эту девочку, а я буду любить ее и оберегать».
Ксюша возбужденно щелкает фотоаппаратом.
– А меня сфоткаешь? – спрашивает незнакомец, выходя из-за сумьяха.
Бритый под ноль коренастый мужчина в камуфляжных штанах. Рубашка расстегнута, на шее болтается маска с длинным носом. Желудок Ильи болезненно сжимается. Он узнает танцора.
– Вот это местечко, – Лысый с любопытством рассматривает святилище. – Ну и забрались же вы, ребята. Погоняли меня по болотам.
Илья заслоняет собой Ксюшу.
– Кто вы?
– Да не трусь, пацан. Из Линты я. Учитель, прикинь? Труды в школе веду. А это ученичок мой бывший. Ходь к нам, ученичок.
От пихты отслаивается тень, и бледная Ксюша вскрикивает.
У второго незнакомца голова филина. Перья и деревянный клюв грубо приклеены к вересковой плашке.
– Что вам надо? – голос Ильи дрожит.
Лысый подходит к нему вразвалку. Улыбается приветливо.
– Вы у меня вчера в летней резиденции были, смекаете? Старенький такой фургончик. Кабы предупредили, что зайдете, прибрался бы.
– Мы у вас ничего не крали, – говорит Ксюша.
– А я вас ни в чем не обвиняю, – добродушно парирует Лысый, – я, наоборот, отдать вам кое-что хочу.
– Что? – спрашивает Илья.
– Да вот, – клацает Лысый выкидным ножом, – держи, братуха.
Илья набирает воздух в легкие, чтобы закричать: «Беги».
Тяжелая пятерня стискивает его горло, а пятнадцатисантиметровое лезвие пронзает грудь. Губы окрашиваются алым.
«Прости меня», – думает он.
И мертвый падает в траву.
Лысый деловито вытирает лезвие о футболку Ильи. Ухмыляется Ксюше:
– Да не расстраивайся ты из-за этого дохлика. У тебя теперь настоящие мужики есть. Верно я говорю, Эрик?
– Верно, – отвечает младший Мушта, снимая маску.
Ксюша осознает, что произошло. Илья погиб. Она одна, и неизвестно, сколько убитых маньяками туристов покоится на илистом дне. Она отступает. Стаскивает рюкзак.