В первый день были проведены две отдельные дискуссии, Лютера с Эколампадием и Цвингли с Меланхтоном. Как Лютер и ожидал, никто не сказал ничего нового. Эколампадий и Цвингли просто повторили свою позицию: верно, что Иисус верою присутствует в элементах причастия духовно, однако не присутствует и не может присутствовать телесно. Их доквантовое понимание физической вселенной не позволяло вообразить, каким образом Иисус может сидеть на небесах одесную Отца и в то же время присутствовать Телом и Кровью на Тайной Вечере. Лютер снова повторил: Бог делает много такого, чего мы не понимаем. В Писании сказано: «Сие есть Тело Мое» – значит, нам нет нужды беспокоиться о деталях. Все, что нам нужно знать, в этих словах есть. Они не сложны, не туманны, напротив, очень просты и ясны: попытки натянуть на них какое-то сложное толкование обличают либо недостаток веры, либо нечто еще худшее.
На встрече Меланхтона с Цвингли, прошедшей предсказуемо спокойнее, чем у Лютера с Эколампадием, Цвингли записал свою позицию и попросил Меланхтона прочесть, чтобы удостовериться, что они друг друга поняли. В письме коллеге Цвингли объяснял, почему так поступил:
Поскольку Меланхтон чрезвычайно скользок и, как Протей, может превратиться во что угодно, мне пришлось, вооружившись вместо соли чернильницей, схватить его и держать, пока он, оскалив зубы, бился у меня в руках и пытался ускользнуть[461].
Спор в самом деле получился «скользким». Достаточно сказать, что Цвингли предлагал Меланхтону согласиться с тезисом: «Слова могут только означать». Но кто же спорит о смысле смысла – или о том, что слова есть символы, обозначающие реальность? Спор шел о том, как понимать слова Иисуса: «Сие есть Тело Мое»: имел ли Он в виду, что хлеб воистину стал Его телом – или что он (именно сам хлеб, а не слово «хлеб») лишь означает Его тело? Никто не спорил о том, что слова сами по себе лишь что-то означают: это и так очевидно. Спорили о том, буквально или метафорически употребил Иисус слово «есть».
На следующее утро, до начала дебатов, Лютер проскользнул потихоньку в зал собрания, написал мелом на столе в середине комнаты слова: «Hoc est corpus meum» («Сие есть Тело Мое») и прикрыл их бархатной скатертью. В какой-то момент спора, когда Цвингли потребовал доказательств, что в хлебе причастия действительно присутствует Тело Христово, Лютер понял, что момент настал. Жестом опытного фокусника он сдернул скатерть – и обнажил надпись на столе. Вот оно, доказательство! – как бы сказал он. – Очевидное для всякого – только взгляни! Всего четыре коротких, простых слова: можно ли с ними не согласиться?