Лютер знал, что открытый спор об индульгенциях будет полезен для Церкви и общества. Поэтому такой дискуссии он добивался всеми силами – хотя так ее и не получил, что, как мы знаем, и привело ко всем дальнейшим бедам. Однако, судя по всему, далеко вперед Лютер не думал. Что могло произойти, если бы против Церкви восстали и другие – и с такими учениями, с которыми сам Лютер согласиться не мог? Такого вопроса он не ожидал.
Вот почему он был удивлен и очень расстроен, столкнувшись с Карлштадтом, Мюнцером, а затем Цвингли и другими. Лютер вовсе не предполагал, что его идеи поведут не просто от лжи назад к истине, но к плюрализму, к бесконечному делению на новые и новые течения. Однако дверь была уже открыта.
Думал ли Лютер об этом или нет – но, вырвавшись из римского богословского строя, он порвал не только с католической верой, но и с мыслью более обширной и глубокой: с мыслью, будто веру или убеждения можно навязывать силой. Открытие было поистине поразительное. Лютер отворил дверь к тому, что мы сейчас называем совестью и личными убеждениями. Открыл путь к мысли, что правда и сила неизбежно друг с другом на ножах. Момент, значение которого невозможно переоценить: бесчисленные «общечеловеческие ценности», которые мы на Западе сейчас принимаем как должное, от демократии до прав человека, начались именно здесь. Едва просияла эта светлейшая из всех идей – кто мог дальше верить, что насильственное обращение в другую веру что-то дает? Грубая сила отступила в тень перед правом человека верить в то, что он считает правильным.
Совесть и личные убеждения
Именно это в большей степени, чем богословские взгляды, делает Мартина Лютера выдающимся историческим деятелем. Не соглашаться с богословием Церкви и прежде мог любой – и многие не соглашались. Многие выступали за церковную реформу. Но лишь один человек в этом преуспел – и не просто преуспел, а создал новый мир, в котором разногласия стали не только возможны, но и важны, и почти желательны. Куда приведет этот путь? Этого не знал никто – не знал и сам Лютер. А привел он прямиком к миру, в котором живем мы сейчас.
Лютер начал с защиты своего взгляда на истину; однако при этом он ввел в мир совершенно новую идею – идею должной и недолжной аргументации. Быть может, это величайшая часть его наследия: в борьбе с Римом он, сам едва ли четко это понимая, открыл, что истина является, так сказать, и существительным, и глаголом. Мир всегда признавал: истиной является то, что истинно и право. Но внезапно важно стало и то,