Аболиционизм стал лишь первой и важнейшей из бесчисленных социальных реформ, последовавших в Англии в XIX столетии. Евангелисты с Уилберфорсом во главе продвигали законы, направленные на помощь беднякам, на ограничение детского труда, против жестокого обращения с животными, реформы системы наказаний и другие. Уилберфорс и его духовные наследники приняли идеи Лютера и пошли дальше – таким путем, каким сам Лютер никогда бы не пошел, но который без него остался бы невозможен. Идеи Уилберфорса перешагнули границы Англии и распространились по всему западному миру. Освободив истину и библейские идеи из-под власти земной Церкви, Лютер позволил им войти в полноту светского мира, так что теперь любой достойный агностик или атеист знает: заботой о бедных и ущемленных измеряется наша человечность.
В конечном счете, Лютер открыл дверь не только для свободы восстать против внешних властей, но и для ответственности – ответственности перед Богом за себя и за тех, кто слабее и не может помочь себе сам. Мы больше не вправе жаловаться, что нам навязывают дурную власть, светскую или духовную. Напротив, у нас теперь есть не только свобода, но и ответственность брать свою судьбу в собственные руки, полагаясь лишь на Бога. Так что Лютер, можно сказать, вывел западный мир из детства. Произошло и кое-что еще – то, что Лютер предвидел и на что страстно надеялся: люди начали больше задумываться о Боге, углублять с Ним личные отношения, тщательно изучать Писание – ведь на чем еще могли они основать, чем еще оправдать свои убеждения? Так поступал и сам Лютер. Он знал, что ничем заменить это нельзя – и неизмеримо лучше пытаться понять Бога и истину самому, пусть и с риском впасть в заблуждение, чем полагаться в понимании этого на других. Свобода с Богом, с возможностью вырасти или умереть, лучше «безопасного» пребывания в вечных детских пеленках.
На том стоим. История по-прежнему задает нам серьезные вопросы, и мы напрягаем все силы, чтобы найти на них ответы, зная, что ставки очень высоки. Где та грань, за которой свобода превращается во вседозволенность и угнетение? В какой момент, просочившись через незримую границу, она оборачивается навязыванием своих ценностей? Когда плюрализм выворачивается наизнанку, обернувшись монолитной идеологией, репрессивной и нетерпимой? Мы движемся вперед, порой ошибаемся – но великий танец между истиной и свободой продолжается и будет продолжаться до скончания времен. Порой этот танец больше напоминает битву; и все же истина и свобода, равные и неразделимые, кружат друг вокруг друга вплоть до того радостного дня, когда сольются воедино, – не только в Боге, но и в истории.