— Ничего! Клементина! Не спеши, мы и не проголодались… — хотя от кухонных запахов в животе аж взбурлило.
— Ну что вы такое говорите, нешто я не понимаю? Покушать нужно, сейчас-сейчас… — стол со скоростью киношной анимации стал заполняться поздним обедом или ранним ужином, я только сейчас сообразила, сколько времени прошло.
Мы обе накинулись на еду, а Клементина уселась напротив, подложив под пухлый локоть кухонный рушник и подперев румяную щёку округлым кулачком. Нужно будет её как-нибудь посмотреть, что-то такое про детушек, которых Боженька не даёт вроде слышала… И чтобы паузу как-то занять:
— Клементина! А что в городе происходило? — я честно сказать имела в виду, пока мы в морях были, а она поняла по-своему.
— Ой, я даже не знаю, как говорить-то такое… Весь Артур гудит, что явилась Пресвятая Дева, в образе Марии свет Михайловны, что и раньше святость замечали, а теперь и вовсе всем ясно стало, как лик в храм привезли, который Спасительницей явлен… Вы уж простите, если я что не то ляпнула по необразованности…
— Погоди! Клементина! Ты чего? Какая Дева, при чём здесь я-то? Ты сама-то думай, что говоришь!
— А что я могу?! Так люди говорят, а люди врать не станут…
Тут в дверь поскрёбся и осторожно вошёл, крестясь на красный угол, сразу заслонив часть горницы здоровенный лохматый бородатый казак, и как-то неуверенно тиская в здоровенной лапе снятую папаху:
— Прости, матушка! Дозволишь ли войти то… — чтобы казачина начал так уничижаться и робеть, тут причина должна быть, мелькнуло в голове, хотя Машенька такого нюанса совершенно не заметила.
— Ой! Роман! Я так рада! Заходи, конечно! Как там Марьян, ты знаешь?!
— Дык… Матушка! — продолжая стоять переминаясь, — Марьян-то… Всё хорошо у него, доктор сказал, просто крови много потерял, а так через несколько дней швы снимут, ходить начнёт… Дозволь долг наш за братушку-сродственника спасённого принять, не погнушайся! Матушка!
— А вы не говорили никогда, что братья, да и фамилии у вас разные, — Машенька совершенно игнорировала часть сказанного Романом, а я немного лучше знающая казачьи обычаи тихо обалдевала…
— Так, двоюрóдные мы с ним, через батюшку мово, они сестру батькину тётку мою, значит, родну себе взяли, а Марьяну она матушкой, значит… Не погнушайся! Матушка! Казаки осудят, коль не подолжишь… — и эта гора рухнула на колени, со стуком жахнув об пол лбом. Машенька успела раньше, с другой стороны подхватила Клементина, я начав привставать осталась сидеть, а Клементина запричитала:
— Вот дурной ты, Ромашка! Как есть дурной! Должишься, понятно, а чего лбом стукаться? Разе ж Мария Михална без пониманья злая?! Ты чего мой дом позоришь! Гостей забижать взялся… Садись давай, облом здоровый!