— Вот, шишку набил… — причитала, разглядывая лоб усаженного на лавку страдальца Машенька. Я решила, что пора брать ситуацию в руки:
— Клементина, Романа накормить надо! Машенька, не волнуйся, ничего, у него голова крепкая! А ты, друг сердечный! Расскажи-ка лучше, что вчера было, и чего ты тут поклоны бить взялся!
— Дык, вечером, как всегда до дому пошли мы супругу вашу провожать, как варнаки налетели, пятеро с пистолями и давай кричать и стрелять, ну мы с Марьяном тоже револьверты достали и положили их, только Марьян-то с их стороны был и старался матушку собой прикрыть, вот пуля и попала…
— Погоди, а чего это ты мне тут в сынки набиваешься, и когда это вам Мария Михайловна матушкой стала? Не всё ведь рассказываешь?!
— Дык, не знаю я, можно ль такое рассказывать-то…
— Ты рассказывай, а уж там и решим, что можно, а что нельзя!
— Так… Я, как Марьян упал, гляжу, а у него жилу перебило и кровь дюже бьёт, не живут с таким, я ужо точно знаю, видал уже. А матушка меня оттолкнула и рукой рану зажала, кровь удерживая. А потом коляска появилась, и она тихо так сказала "Коляска! Стой, коляска!" и конь как вкопанный встал, возница его дёргает, а тот стоит, тут господин в коляске кричать начал, что его не имеют права задерживать, что он важная такая шишка, на что ему матушка опять негромко сказала "Воин ранен, в госпиталь повезу!" и мы стали Марьяна в коляску грузить, а господин больше не кричал, а извинялся стоял… Мы в госпиталь поехали, там Марьяна внутрь понесли и матушка с ними, а меня не пустили. Потом господин этот прибежал и снова с извинениями своими, возница народ собрал и рассказывает, что видел, потом наш Некрасов приехал и ещё один морской охвицер меня расспрашивали долго, ругали сильно, что мы всех до смерти постреляли, вот потом я узнал, что Марьян живой, в церковь сходил и к вам побежал.
— А что же там возница такое рассказывал, что ты не говоришь?! Ой, Роман! Мутишь, парень!
— Не гневись, господин капитан! Как такое говорить не знаю даже.
— Так чего там было-то?
— Так темнеть же уже начало, когда напали на нас, а от матушки сияние пошло и пулю одну она ладошкой отбила, и когда с Марьяном возилась, сияние ещё сильнее стало, а глаза ажно светятся, вот вам крест святой! — и истово перекрестился.
— Погоди, так это и господин этот видел и возница его, он про это и рассказывал?
— Ну, так вестимо, об чём же ещё-то! — Машенька от этих рассказов прижалась ко мне и словно заслоняясь мной немного за плечо сдвинулась и едва дышала, сжавшись.
— Это поэтому ты теперь Марию Михайловну матушкой величать начал?