Ева стоит на Капле одна, любуется закатом.
– Это все старая съемка, – говорю я Сондерсу.
– Да, мы знаем, – отвечает он. – Они постоянно делают нарезку, потом заново монтируют, меняют ракурсы и прочее, чтобы все выглядело новым и свежим. Нам редко удается увидеть ее нынешнюю.
Три большие буквы, «ЕЗЖ», мигают нам на прощание, и экран снова меркнет.
Я отворачиваюсь и смотрю вперед, туда, где сужается открытый участок воды. Эхо закадрового голоса еще звучит в голове, и у меня невольно возникает вопрос, а готов ли я к будущему. Что ж, думаю, скоро я это выясню.
– Она остается со мной, – твердо говорю я, когда вхожу в смотровой кабинет клиники вместе с матерью Кади. Сопровождающую меня мать обычно отсылают, говорят, что она не нужна в этих стенах, но сегодня мать Кади просто необходима. Она нужна мне рядом. Мне не обойтись без ее утешения. Доброты. Сострадания. Присутствия.
Вивиан мечется взглядом между нами, как будто пытается угадать, не замышляю ли я чего, но, кажется, отметает эту мысль, хотя и вздыхает недовольно. – Очень хорошо. Рада, что ты заговорила, Ева. – Она ухмыляется. – Вижу, ты и голодовку отменила. Хорошо, хорошо.
Не обращая внимания на ее колкости, я встаю у металлического стула в углу кабинета и начинаю раздеваться. Потом мать Кади помогает мне облачиться в приготовленный для меня голубой больничный халат.
Я думала о том, чтобы сказать что-то, прежде чем начнется эта процедура. Меня одолевали сомнения – может, подойти к Вивиан и заявить, что я передумала, не хочу, чтобы все это происходило таким образом, – но я знаю, что это даст ей преимущество и зародит подозрения насчет того, что творится у меня в голове. Придется объяснять причины моего решения, а я этого совсем не хочу. Я не собираюсь говорить ей, что я сомневаюсь в той реальности, которой они меня пичкают. Сначала я должна выяснить правду.
По той же причине я не заикалась о Брэме и Холли. В любом случае, я не уверена в том, насколько это важно теперь, когда он ушел. Вивиан все равно не позволит ему быть моим избранником. Даже если бы я попросила, она бы отказала мне, да еще бы и высмеяла за то, что я в него втрескалась. Она бы наверняка унизила нашу любовь, назвала бы ее детской влюбленностью. Но я-то знаю, что между нами нечто гораздо большее. Я бы любила Брэма и Холли независимо от их формы. Я бы даже согласилась оставить все так, как было, лишь бы мы продолжали встречаться на Капле – настолько они оба запали мне в душу, – но я знаю, что этого никогда не случится.
Я залезаю на стол рядом с доктором Рэнкин, которая, уже в латексных перчатках, держит наготове датчик ультразвукового аппарата, чтобы приступить к работе. Я делаю вдох, чтобы успокоить свое тело, мигом напрягшееся при виде оборудования. Процедура будет еще неприятнее, если я не расслаблю мышцы. Я ерзаю, пытаясь устроиться поудобнее, чувствуя, как шелестит подо мной синтетическая ткань.