Может быть, любовь к проектам – это та черта, которая объединяет меня и мою маму, и, как оказывается, смерть оставляет после себя огромное их количество. Нужно запланировать похороны и выполнить последнюю волю, навести порядок в доме и продать его. Ее величайшие суперспособности обернулись против нее самой; удовлетворение от завершения ремонта было вынуждено соседствовать с горем от потери того, кто еще недавно жил в этом доме.
В то время она стала звонить мне не так часто, как обычно, и ее голос звучал более взволнованно. Она спрашивала, а что если те вещи, которые она отобрала, которые она упаковала или выбросила, или отдала, все еще хранили искру той прежней жизни? Или же она угасла вместе с ее родителями? Теперь она, а не я, плакала в телефонную трубку, хоть она оставляла много места и для меня, чтобы я могла поплакаться на своих парней, или проблемы на работе, или еще какую-нибудь фигню, на которой я зациклилась, и я не знала, что сказать еще, кроме того, что здесь, что люблю ее больше, чем когда-либо смогу выразить словами, что будет новая жизнь, даже если прежняя рассыпалась в прах.
Мне не хватает дедушки и бабушки. Мне не хватает их поддержки и их мнения, их образа жизни и их запаха. Мне не хватает той жизни с ними. Но должна сказать, что больше всего мне их не хватает из-за мамы. Мне не хватает того, что она тоже должна быть дочерью. Сейчас я хочу быть для нее всем: дочерью, другом, мамой, – зная, что не смогу и что на самом деле не должна. Я не могу дать ей такое пространство, где она чувствовала бы себя знакомо и безопасно, как то, которое она создала для меня. Все, что я могу сделать, – это жить в своем пространстве и приглашать ее сюда, и однажды сделать то же самое для кого-нибудь еще.
Моя сестра делает корзины. Она делает их, укладывая и сшивая обрывки веревок в замысловато переплетенные спирали, отвинчивая лапки у швейной машинки и вкладывая все финансовые средства в пожизненный запас пластиковых хомутиков, которыми скрепляются эти колечки, словно наш семейный аккаунт на Amazon’е принадлежит какому-то серийному убийце с врожденным цветовым чутьем. Одни корзинки маленькие, для домашних кактусов или валяющихся повсюду резинок для волос; другие – в форме вазы или кальяна. Некоторые нужно подвешивать к потолку или ветвям деревьев, а иные – те, которые она делала в художественной школе, – приходилось носить охапкой, как водолазные шлемы, и это одновременно было и удобно, и весьма неловко.
Иногда она продает эти корзины на ярмарках в Бостоне или Род-Айленде. Иногда она их дарит; у меня в квартире по меньшей мере три таких – вот сейчас я как раз смотрю на набор, созданный из веревочных обрывков, который она сделала буквально на днях; он похож на подставки под горячее. Но чаще, когда я думаю о корзинках Морайи, я представляю, как она сидит, сгорбившись, за обеденным столом или в уголочке для шитья в доме наших родителей, как она сосредоточенно переплетает все эти клочки и обрывки, начиная от центра и по спирали наружу все расширяющимися кругами.