Для меня эти материалы ассоциируются со стеллажами какого-нибудь магазина хозтоваров (откуда на самом деле они и явились); а для нее – это способ создавать жизнь.
Я перепробовала множество самых разных видов рукоделия. Вязание спицами – это моя первая любовь, вязание крючком и вышивка – общая вторая, но я по-любительски занималась и многими другими. Был короткий период валяния шерсти – это тот же процесс, при котором шерстяной свитер съеживается в плотную крошечную версию себя самого, если закинуть его в сушилку (только за одним исключением: на этот раз это делается преднамеренно); в итоге все это закончилось кровопролитием из-за острой иглы для валяния шерсти. Было и шитье, и я до сих пор испытываю чувство вины, что так его и не «освоила» за всю свою рукодельную жизнь (это почти так же долго, как и вся моя настоящая жизнь). Я могу заштопать небольшие дырочки или сшить вместе детали какой-нибудь простой вещи; но в «пряжных» видах рукоделия меня всегда привлекало одно: чувство создания чего-то из ничего. Мне ненавистна перспектива начинать проект с ошеломляющего количества материала, который необходимо обкромсать до легко удобоваримой формы.
Тем не менее, в глубине души я все еще уверена, что когда-нибудь вернусь к этому. Думаю, я надеялась, что бабушка сможет заново всему меня научить, помимо штанишек для куклы American Girl Doll, которые она помогала мне сшить два десятилетия тому назад.
Когда она умерла и я прилетела в Вирджинию на похороны, первое, что я сделала, – устроила разборки с Морайей по поводу швейной машинки моей бабушки.
Морайя приехала на день раньше, чтобы помочь маме и Кейтлин устроить похороны и упаковывать вещи, и первая ее застолбила.
«На этой машинке она учила меня шить», – шипела я за обедом, внезапно переполненная чувством собственничества и злостью, которые отчаянно проявляли себя таким образом. Мне была ненавистна мысль, что Морайя ее заберет и переделает для себя, пусть даже мои шансы воспользоваться этой швейной машинкой по назначению были практически равны нулю. Думаю, мне были нужны доказательства, что я имею значение, что между мной и бабушкой существовала особая связь, что, само собой, все это понимают и просто обязаны отдать мне эту штуковину.
«Мне просто нужно что-то, что будет о ней напоминать», – шептала Морайя в ответ. Она старалась не расплакаться. Она так долго старалась не расплакаться, что из-за этого плакала еще больше.
Я чувствовала себя в ловушке. Я слишком сильно опустила стакан на стол, и вся семья подняла на нас глаза. Я проглотила свой неуместный гнев и сказала ей, что мы поговорим об этом позже. Не то чтобы я чувствовала себя Рукодельницей, за исключением, может быть, этой маленькой алчной части меня.