Я вязала кофту и не смотрела в телефон, и каждую ночь засыпала такой счастливой-счастливой.
Эта поездка в одиночку дала мне гораздо больше, чем я могла ожидать. Не очень много, но достаточно. Я съездила в Берлин на неделю, поглощала там огромное количество хлеба и сыра и усовершенствовала свои навыки передвижения на метро; провела целый месяц на побережье в Род-Айленде[45] – пустынный февраль, когда я практически ни с кем не разговаривала, занимаясь написанием книги и присматривая за домом. Я летала в Сан-Франциско, чтобы увидеться с одним замечательным другом на поминальной службе, а закончилось все поцелуем с хорошим, милым парнем, с которым мы вместе до сих пор. Я поняла, что мне нравится моя собственная компания, мои собственные ритмы, даже за пределами той ограниченной жизни, которую я выстроила для себя в Нью-Йорке. Мне нравится рано просыпаться и находить местечки, где мне подадут сэндвич или салат до десяти утра; мне нравится заниматься йогой, когда я хочу, заниматься писательством, когда я хочу, прогуливаться по заснеженному пляжу в шубе и с бокалом Chardonnay, как в фильме «Серые сады[46]», когда я хочу. Самое главное, мне нравится осознавать, что я могу спасти себя сама или, по крайней мере, призвать свое мужество и попросить о помощи, когда она мне нужна. Мир совсем не обязательно заканчивается, даже если я выхожу за пределы своего мирка.
Не то чтобы несколько дней в Монреале послужили этому толчком; может быть, я в любом случае съездила бы в Германию и все равно сказала бы этому парню, что считаю его милым. Но это дало начало моему вязанию. Движение спиц стало для меня своеобразной метафорой движения жизни. Свой последний день в поездке я провела в магазине пряжи, о котором я как-то читала, куда планировала заскочить всего лишь на пару минут.
Вместо этого я разговорилась с владелицей магазина, она предложила выпить с ней кружку чая, которая превратилась в целый чайник и целый день вязания свитера. Снаружи солнечный свет успел стать золотым, а затем и угаснуть. Я даже не помню названия этого магазина – оно было на французском, на котором я до сих пор не разговариваю, несмотря на усилия Оды и международной программы по обмену в старших классах школы, – но я помню, как спокойно мне было, словно я была именно в том месте, где должна была быть, и все это благодаря серии решений, которые привели меня сюда. Я почти час провела в раздумьях над мотком шелково-льняной пряжи (она стоила дороже, чем вся еда, которую я купила за эту неделю), а затем, наконец, уступила: сверкающий золотистый цвет, точно такой, как я представляла себе, читая в детстве сказку о том, как Румпельштильцхен